«Москва, спаленная пожаром». Первопрестольная в 1812 году

И когда поджигателей ловили разъяренные французы, то зачастую убивали прямо на месте. Монахиням Страстного монастыря (также разоренного французами), не сумевшим эвакуироваться, еще долго снился Тверской бульвар, увешанный телами пойманных французами русских поджигателей.

Раненые русские солдаты, для эвакуации которых не хватило ни подвод, ни времени, были обречены на смерть вместе со всей Москвой: многие из них погибли, так и не сумев выбраться из охваченных огнем домов. Иногда французы сами спасали русских раненых. Бургонь описывает такой случай. В поисках продовольствия он вместе с сослуживцами оказался в набитой всякой всячиной бакалейной лавке, в одном из помещений которой находились тяжелораненые русские: «Пять канониров гвардии с раздробленными ногами. Всех их было семнадцать человек, многие были азиаты, – их легко было отличить по манере кланяться». Они были даже не в состоянии принести себе воды и попросили об этом французов.

Нагрузив доверху найденные по близости кареты продуктами, французы хотели было уже ехать, пока не увидели, что к дому, где оставались русские раненые, приблизились какие-то вооруженные люди. У одного из них в руках была пика, у другого – сабля, у третьего – факел. Это были поджигатели: «Увидав это, мы пронзительно вскрикнули, чтобы испугать троих негодяев, но, к нашему удивлению, ни один не двинулся с места; они спокойно смотрели, как мы подходили, и тот, что был вооружен пикой, встал в горделивую позу с намерением защищаться. Но подойти нам было довольно трудно; с нами не было сабель. Капрал подоспел, однако, с двумя пистолетами, найденными в комнате у раненых. Он дал мне один из пистолетов, а другим собирался уложить человека с пикой. Но я пока остановил его, избегая поднимать шум, из опасения, чтобы нам не пришлось навязать себе на шею еще большее число противников.

Тогда один бретонец из числа наших людей схватил небольшое дышло от экипажа и, вертя его в руке, как тросточку, пошел на противника, тот, не умея сражаться таким способом, скоро свалился с перешибленными ногами. Падая, он испустил пронзительный крик; расходившийся бретонец не дал ему времени вскрикнуть еще раз и нанес ему в голову удар до того сильный, что пушечное ядро не могло бы оказать большего действия. То же самое он собирался с двумя другими, но мы остановили его. Человек, державший в руках зажженный факел, ни за что не хотел его выпускать, он побежал со своей горевшей головней во внутрь дома, двое наших людей бросились за ним. Потребовалось не меньше двух ударов саблей, чтобы вразумить его.

Пожар Москвы 3(15) сентября 1812 года. Вид из Кремля в сторону Воспитательного дома. Гравюра ИЛ. Ругендаса. 1813 г.

Но в самый момент отъезда мы вдруг увидели, что огонь охватил дом. Мысль, что несчастные раненые должны погибнуть в мучительных страданиях, заставила нас остановиться и поспешить к ним на помощь. Немедленно мы отправились туда, оставив всего троих людей стеречь экипажи. Мы перетащили бедных раненых в сарай, стоявший отдельно от главного здания. Вот все, что мы могли для них сделать…

Не успели мы сделать и двадцати пяти шагов, как несчастные раненые, которых мы только что перетащили на новое место, завопили благим матом. Опять пришлось остановиться и узнать, в чем дело. Капрал отправился с четырьмя людьми. Оказывается, загорелась солома, сваленная кучами во дворе; огонь уже добрался до того места, где лежали несчастные. Капрал со своими людьми сделал все возможное, чтобы предохранить их, но, по всей вероятности, они так и погибли».

Французам приходилось спасать от поджога дома, в которых еще находились не сумевшие покинуть город москвичи. Бургонь пишет: «Мы услыхали голоса женщин, звавших на помощь по-французски; мы вошли в дом, откуда слышались крики, думая, что это маркитантки армии в драке с русскими. Войдя, мы увидали разбросанные в беспорядке разнообразные костюмы, показавшиеся нам очень богатыми, и навстречу нам вышли две дамы, взволнованные и растрепанные. При них был мальчик лет 12–15; они умоляли нас оказать им покровительство против солдат русской полиции, которые хотели поджечь их жилище, не дав им времени унести свои пожитки, между коими была одежда Цезаря, шлем Брута, латы Жанны д’Арк; дамы объяснили нам, что они актрисы, что мужья их поневоле должны были уйти в поход вместе с русскими. Мы воспрепятствовали пока поджогу дома, забрав с собой русских полицейских; их было четверо».