Москва - Сталинград - Берлин - Прага

С бывшего Шевардинского редута хорошо обозревалось Бородинское поле. Железная дорога, шоссе с вереницей автобусов, зеленые поля, по которым двигались цепочки пионерских отрядов, синеватая стена утицкого леса и словно взмывающие в небо бронзовые орлы памятников. Сейчас на этих полях раскинулось хозяйство колхоза «Бородино».

В том же. году состоялась волнующая встреча с бывшими добровольцами. Зал Дворца культуры завода «Серп и молот» был переполнен. Послушать ветеранов боев за Родину пришли молодые металлурги, инженеры, техники, пионеры.

Когда на трибуну поднялся начальник цеха Виктор Григорьевич Григорьев, в зале наступила тишина:

- В 1941 г., в первые же дни войны, 180 рабочих, инженеров и техников нашего завода ушли в народное ополчение. У меня была бронь. В ту пору варить сталь было не менее важно, чем воевать. Но я решил идти на фронт. Ведь я воевал еще в гражданскую...

Ветеран, проработавший на заводе «Серп и молот» 35 лет, говорил о том, как 19-летним юношей в годы гражданской войны побрел на фронт, как встретился в армии с Михаилом Николаевичем Тухачевским. Григорьеву не было и двадцати, когда его избрали судьей полка. Немалый авторитет надо было иметь человеку, которого избрали на такую должность.

После гражданской войны Виктор вернулся в Москву. Здесь он встретился с Николаем Ильичом Подвойским - одним из ближайших помощников В. И. Ленина в октябрьские дни 1917 г. в Петрограде. «Стране нужны инженеры, обязательно идите учиться», - посоветовал Подвойский.

Виктор Григорьев окончил политехнический институт и пришел на завод инженером. Но в первые же дни Великой Отечественной войны инженер-капитан запаса Виктор Григорьевич Григорьев подает заявление с просьбой зачислить в народное ополчение.

Но вернемся к 1941 г.

18 октября меня отправили в госпиталь в г. Горький. Привезли туда поздно вечером. Вскоре выяснилось, что в здешних госпиталях мест нет, и повезли дальше на восток, в Казань.

Через 6 дней в госпиталь приехал первый секретарь Татарского обкома партии Алемасов. Он сообщил, что звонили из Москвы и просили узнать, в состоянии ли я добраться в обком для разговора по ВЧ. С помощью санитаров оделся и поехал.

В обкоме пришлось долго ждать. Наконец раздался звонок. Я взял трубку и услышал знакомый голос И. В. Сталина:

- Как себя чувствуете? -- Хорошо.

- Кость не задета?

- Немного.

- Спокойно лечитесь, слушайтесь врачей. Желаю скорейшего выздоровления и возвращения в строй.

На седьмой день позвонил Б. М. Шапошников и справился о состоянии моего здоровья.

- Скоро буду ходить на костылях.

- Ну, это уже благо!

- А что нового под Москвой?

- Наши войска упорно сдерживают врага. За последние дни его нажим заметно ослаб.

- Разрешите перевестись в прифронтовой госпиталь?

- Этого я решить не могу. Не моя епархия. Решать должны врачи.

Я был весьма тронут, что Сталин и Шапошников в эти тяжелые дни, когда шли бои за Москву, когда в Ставке была напряженная работа, нашли время для разговора со мной. Хотелось быстрее вылечиться и уехать на фронт. Когда в госпиталь прибывали новые партии раненых, мы с интересом расспрашивали их об обстановке на фронте. По всему чувствовалось, что положение под столицей опасное. Центральный Комитет партии и Советское правительство принимали чрезвычайные меры по защите Москвы. По поручению ЦК ВКП(б) секретарь ЦК и МГК партии А. С. Щербаков выступил по радио. Он говорил: «За Москву будем драться упорно, ожесточенно, до последней капли крови. Плены гитлеровцев мы должны сорвать во что бы то ни стало». Документом огромной мобилизующей силы явилось Постановление Государственного Комитета Обороны СССР от 19 октября о введении в Москве и в прилегающих районах осадного положения. В Постановлении ГКО было сказано: «Сим объявляется, что оборона столицы на рубежах, отстоящих на 100 - 120 километров западнее Москвы, поручена командующему Западным фронтом генералу армии т. Жукову»⁴⁰

.

Моя рана постепенно заживала. Я уже ковылял по палате сначала на двух костылях, а потом и на одном. Мечтал быть ближе к своей армии, внимательно читал корреспонденции в «Красной звезде» о сражениях под Москвой, и прежде всего о боевых делах воинов 5-й армии - ведь там сражались мои боевые друзья. Еще раз обратился к высшему командованию с просьбой перевести меня в любой подмосковный госпиталь. Через некоторое время начальник Тыла Красной Армии Андрей Васильевич Хрулев сообщил, что согласие на перевод во фронтовой госпиталь дано. Это меня очень обрадовало.

В тот же день я получил еще одну приятную весть: жена прислала письмо из Новосибирска. Расстались мы с ней на второй день войны. С тех пор я ничего не знал о семье. Оказалось, что жена вместе с сыном находится под Новосибирском, помогает шить обмундирование для фронтовиков.

В госпитале я подолгу размышлял, мучительно искал ответа на вопрос: как случилось, что враг за короткий срок оказался уже под Москвой? Внезапность нападения? Да, этот факт имеет существенное значение в самом начале войны, но не решающее.