Москва – Таллинн. Беспошлинно

– Просто скажи, что ты думаешь по поводу того, что не сегодня-завтра нам могут отключить телефон. И заодно свет? – предложила Лариса.

Он водрузил очки на переносицу и снова принялся прилаживать деталь к яхте. Лариса бросилась к подоконнику, схватила одну из моделей и разбила ее об пол. Все произошло мгновенно, но ей показалось, что побледневшие глаза Мартина, увеличенные стеклами очков, она рассматривала долго. Неуклюже опустившись на четвереньки, он стал собирать щепки с пола. Пробормотал:

– Женщина-тайфун.

Это было ее прозвище из их забытого домашнего словаря. Да как она могла его обидеть, такого?

– Мам! – в коридоре появилась Маруся. – Не погладишь платье?

– Если выйдешь с собакой – поглажу, – согласилась Лариса.

– Что-то разбилось?

– Нервы сдают, – объяснила Лариса, – меня могут уволить из журнала.

Она вспомнила, что для пущей уверенности хотела накрасить ногти.

– Надо продать эту древнюю крепость, купить другую квартиру в новом районе – еще и деньги останутся! Сможем купить папе лодку. Я же не нервничаю, что родители за год так и не собрались посмотреть меня на сцене, – добавила дочь многозначительно.

Лариса достала утюг; значит, ногти накрасить не получится. Иногда из-за таких мелочей рушатся важные дела.

– Руся! Вернешься, свари отцу кофе с корицей.

Лариса наклонилась, поцеловала ползающего по полу мужа в сухой лоб, и Мартин не отстранился.

Квартира и чердак принадлежали деду Мартина. Его прадед целиком владел этим каменным трехэтажным домом, которому было без малого четыре века. Лариса за двадцать лет, что провела здесь, полюбила каждый угол в своем жилище, и чердак, напоминавший круглую башню, внутри просторный. Но у нее всегда оставалось ощущение, что дом лишь позволяет быть у него в гостях. «Руся не понимает, что если бы она родилась в новостройке на окраине, если бы не было у них с Томасом в детстве ежевечерних прогулок по старому городу, хорошей школы рядом, древней архитектуры вокруг, то они бы выросли другими…», – рассуждала Лариса на ходу.

До работы ей было идти недалеко.

– Нас купи-или, – прошептала Ольга, сотрудница Отдела культуры и светской хроники.

– Давно это всем известно. Где Витал? – спросила Лариса громко, ей не хотелось поддерживать игру в осажденных подпольщиков.

– Его вызвали. Со мной уже побеседовали, потом ты идешь.

– Как прошло собеседование?

– Ты видела нового стручка? – Оля закудахтала шепотом. – Нато телать польше расфлекательных материалов тля поле-е широ-ко-ко…Вы должны учиться рас-флекать пуп-лику чтопы пыл тирашш! Он ничего, толстый пуплик с круглой лысинкой.

– Вылетаю я, значит. И Витал скорее всего, – тянула Лариса, трогая цветы у себя на столе. – Букет красивый, Витал принес?

– Да. Лариса, нельзя сдаваться, у тебя дети!

Оля добра, шумно всех любит, – и как же часто это раздражает, кажется глупостью, в лучшем случае излишеством.

– Рада за тебя, Оля, что тебя оставили на светской хронике. Но мы с Виталом им не к чему.

– Не обижайся, твоя там архитектура-скульптура или, как ее, культурология, – действительно, здесь ни к селу ни к городу, Ларис, рядом с программой телепередач.

– Расширенной телепрограммой. Я давно это поняла.

– Но ты хорошо готовишь! А Витал в спорте разбирается. И еще в аппаратуре. Все будет хорошо!

– Ага, в аппаратуре. Ладно, Оля. Я сама виновата, как следует не знаю язык.

– Лариса, тебе легко будет вспомнить – с мужем поговорила, потом с сыном!

– Они со мной молчат. Из Томаса еще можно при большом желании вытянуть пару слов, но муж мой…

– Заболел?

– После того, как пришлось продать так называемую яхту, стал неживой, будто сердце вынули.

– Может, заколдованный, – мечтательно вздохнула Ольга.

«Каким образом ей удается сохранять восторженность? – поразилась Лариса. – Даже Маруся взрослее, Оля же в свои за сорок – кудрявое существо в розовых оборках, будто совершенно не травмированное жизнью. Мир вокруг нее тоже розово-голубой, украшенным бантиками. Слишком долго Витал не возвращается от нового начальства». Лариса нечаянно сломала стебель тюльпана.

– Мой муж, – проговорила она, – человек хороший, но слегка безумный. Я тронулась в одном направлении, а он в своем, и, когда сталкиваемся, мы разрушаем друг друга. Мне так кажется.

– Мартин красивый, – пропела Ольга. – Как Клинт Иствуд, или другой, этот, с ямочкой на подбородке…забыла. Как его? Тот красив во всех ракурсах…а Мартин твой…

Лариса вспомнила Мартина на четвереньках.

– Одни корабли на уме. И радикулит хронический, вот его ракурс.

– Подумаешь. Давай его чуточку оживим, мы с подругой однажды так смеялись! – Ольга захохотала, уронила голову на стол, бусы стукнули о столешницу. – Нужно разбудить его чувства, предположим, ему попадется на глаза записка, благоухающая: «Я увидела вас случайно, в магазине «Рыболов-спортсмэн», и полюбила». Мужчины тоже боятся стареть, не меньше нас. Признание незнакомки…то, что нужно, чтобы дать импульс!