Москва, Токио, Лондон - Двадцать лет германской внешней политики

Слухи о новом плане Гитлера относительно молниеносного удара против Чехословакии становились все настойчивее. Я получил подтверждение этого в ходе своего визита в Берлин, куда отправился, чтобы председательствовать на заседании Общества восточно-азиатского искусства, организацией которого я занимался еще в Токио. На заседании должен был присутствовать Гитлер и члены дипломатического корпуса. Из-за возобновившегося приступа инфлуэнцы, свирепствовавшей тогда в Лондоне и уложившей меня в постель, я не смог выполнить свой план. После выздоровления я случайно встретил в МИДе Хьювела, который был связующим звеном между министерством и Гитлером. Это всегда было для меня загадкой, зачем вообще был создан пост для выполнения обязанностей, которые должен был выполнять министр иностранных дел? Вероятно, из-за обычной тактики Гитлера использовать "полуофициальных представителей" наравне с официальными. Но как бы там ни было, Хьювел был разумным и сравнительно умеренным человеком. Он сказал, что, по его мнению, послов следует лучше информировать, и сообщил мне, что фюрер планирует поход на Чехословакию. Но поскольку решение оформилось лишь в самый последний момент, план этот может измениться, хотя все признаки говорят за то, что вторжение состоится. Я мог лишь повторить свое предостережение, что новая агрессия после обещаний, данных в Мюнхене, означала бы риск подвергнуть себя серьезной опасности, хотя и не мог зайти так далеко, чтобы предсказать, что Великобритания наверняка объявит нам войну. Хотя, возможно, что внешних проявлений враждебности удастся избежать.

На протяжении нескольких дней моего пребывания в Берлине у меня складывалось все более и более неблагоприятное впечатление о происходящем. Риббентроп был недоступен - для меня это был важный симптом. Но я в любом случае не ожидал, что он просветит меня относительно проводимой политики. Обычно любезный и приветливый Функ, которого я посетил в связи с приближающимся визитом министра, также был сдержан и нерешителен.

Я вернулся в Лондон угнетенный, с ощущением надвигающейся катастрофы. Политические результаты возможного возобновления агрессии были уже ясно различимы. Даже учитывая национал-социалистическую манеру мышления, невозможно было объяснить мотивы, лежавшие в основе такой опасной и отчаянной авантюры. Цель втянуть Чехословакию в германскую сферу влияния и ликвидировать ее как враждебный бастион против Германии, уже достигнута: Словакия отделилась от Чехии, президент Бенеш ушел с политической сцены, а теневое правительство в Праге предлагало Германии сотрудничество любого рода. Гитлеровская политика все более напоминала поведение сумасшедшего. Спустя несколько дней разразилась политическая буря: вторжение в Прагу подняло волну негодования и гнева, чего и следовало ожидать.

Да, конечно, Чемберлен в Палате общин и Галифакс в Палате лордов сделали заявления, осуждающие акции Гитлера, но не продемонстрировали никаких фундаментальных изменений в проводимой ими политике по отношению к Германии. Вскоре, однако, непреодолимая сила британского общественного мнения потащила за собой правительство. В то время как отделение Словакии было воспринято в Англии индифферентно, марш на Богемию и Моравию вновь открыл раны Мюнхена, к тому времени едва зажившие и потому еще болезненные. Клятвопреступление Гитлера было воспринято как неприличный поступок, делавший невозможным дальнейшее политическое общение с ним. Англичане восприняли присоединение Судетенланда к Германии как союз немцев с немцами. Однако присоединение семи миллионов людей другой национальности рассматривалось как акт, противоречащий продекларированным принципам самого национал-социализма. Это рассматривалось как чистой воды империализм.

Чувства англичан, уже оформившиеся в политических кругах, были инстинктивно направлены против Германии как государства, которое, присоединив Австрию и Судеты, достигло колоссальной мощи, намного превышающей ту, какую британцы готовы были терпеть. Любое дальнейшее насилие или односторонняя аннексия могли до такой степени усилить превосходство одной страны на континенте, что столетняя континентальная политика островного королевства потерпела бы полный крах.