Москва, Токио, Лондон - Двадцать лет германской внешней политики

Самым главным плюсом всех этих поездок были не мои лекции сами по себе, а возможность до или после лекции пообщаться с местным населением за едой или стаканом пива. Это давало мне возможность для обмена мыслями и получения информации от людей самых разных профессий. Я предпочитал компанию представителей армии, с которыми у меня взгляды полностью совпадали. Я встречался со многими генералами и штабными офицерами, причем не только в оккупированных странах, но и в Германии. Особенно в год, предшествующий нападению на Советский Союз, когда многочисленные армии были сконцентрированы вдоль восточной границы и требовали как можно больше информации о России.

В Гродицберге меня навещали видные армейские руководители. Я находился в дружеских отношениях с фельдмаршалом Манштейном и его женой. Ставка фельдмаршала и дом находились в Лигнице, близ Гродицберга, и они с женой навещали нас всякий раз, когда маршал бывал в отпуске дома. Мы достигли полной гармонии во взглядах, хотя и беседовали в осторожных, сдержанных выражениях, что было обычным делом в Третьем рейхе. Более откровенные вещи, которые он хотел сообщить мне, передавались его адъютантом, который разъяснял мне стратегическую ситуацию по карте, роняя при этом ценные намеки. В период после 20 июля террор достиг такого размаха, что необходима была особая осторожность. Даже самых скрытных и сдержанных людей могли пытками заставить выдать любые секреты.

Менее осторожным был мой старый друг, генерал фон Нидермайер, бывший неофициальный военный атташе в Москве, с которым я встретился в Силезии в 1943 году, где он командовал дивизией, состоявшей из легионов, сформированных из российских военнопленных разных национальностей. Там были азербайджанцы, узбеки, кавказцы и несколько других легионов - всего 25 тысяч человек. Он обучал их в тренировочном лагере Наухаммер, в 30 километрах от Гродицберга, и несколько раз приезжал повидаться с нами, а я ездил к нему, чтобы прочитать лекции его офицерам. Я также посетил полковые маневры и нашел, что подопечные Нидермайра - довольно умелые солдаты.

Будучи баварцем и, соответственно, очень откровенным, Нидермайер не стеснялся в выражениях, говоря о криминальной преступной глупости гитлеровской политики и стратегии. Его раздражали преступления, совершенные СС и партией в России. В одинаково сильных выражениях он осуждал и отсутствие продуманной политики в отношении будущего России. Не уточняя, что мы имеем в виду - объединенную ли небольшевистскую Российскую империю или расплывчатую, свободную федерацию национальных государств, как он говорил, мы не в состоянии воздействовать на ум и души солдат русских армий, сражающихся под командованием генерала Власова, и потому они не могут с искренним энтузиазмом сражаться за заветные идеалы. Тем не менее, его люди воевали смело и, подобно русским из армии Власова, стояли до конца. Тот факт, что они это делали и что один миллион русских солдат добровольно записался в германскую армию, пусть послужит утешением для тех, кого волновала большевистская пропаганда о "монолитном" Советском Союзе. Когда попытка вторгнуться в Англию, предпринятая в начале осени 1940 года, провалилась, и когда Роммель не сумел пробиться к Каиру у Эль-Аламейна, я уже знал, что германская победа невозможна. Катастрофа Сталинграда потрясла немцев до глубины души и заставила их осознать неизбежность грядущего поражения. Но до 1944 года я не мог отказаться от надежды, что Германии по крайней мере удастся избежать тотальной катастрофы. У меня было так много точной информации о новом оружии, о реактивных самолетах и больших подводных лодках, что я упорно, до последнего цеплялся за надежду, что мы сможем избежать полного поражения.

Однако я потерпел полный провал в попытках найти ответ на вопрос, каким может быть исход нацистской диктатуры. Беспричинное гитлеровское вторжение в Польшу, вина за вторжение в Россию и растущий терроризм убедили меня в том, что национал-социалистическая революция не могла вернуться к нормальному курсу.

Ликвидация одной шайки бандитов во время чистки 30 июля 1934 года не способствовала приходу к власти более умереных людей. Наоборот, не оставалось сомнений, что Гитлер сбросил маску и, сам находясь на грани помешательства, вел страну к катастрофе. Люди, назначенные и терпимые им, и прежде всего Борман, погрузились в явную уголовщину.