Москва, Токио, Лондон - Двадцать лет германской внешней политики

Первого мая, в советский национальный праздник, произошел весьма показательный инцидент. Дипломатический корпус собрался на Красной площади, чтобы присутствовать на параде Красной Армии и демонстрации, которая должна была состояться после него. Сталин и другие известные советские руководители стояли на трибуне мавзолея Ленина. Это был впечатляющий спектакль, предоставлявший нам одну из тех редких возможностей удостовериться в прогрессе, которого добилась армия в области механизированного оружия и авиации. В те дни во всей Европе царило сильное общественное напряжение в связи с приближением неминуемого экономического кризиса, и над многими странами нависла угроза всеобщих забастовок. И когда Ворошилов, восседая на великолепной лошади, пересек Красную площадь и обратился к войскам, я был ошеломлен, услышав его подстрекательскую, сугубо пропагандистскую речь. Суть ее состояла в том, что Красная Армия - защитник и гарант прав угнетенного мирового пролетариата, однако заканчивалась речь открытой угрозой, что с этого самого дня трудящиеся массы начнут борьбу за улучшение своей судьбы.

И именно это они и сделали в Берлине, Вене и некоторых других столицах, где начались восстания, которые пришлось подавлять силой. Я никогда, ни на минуту не мог себе представить, что именно Ворошилова, спокойного и несамонадеянного человека, выберут для того, чтобы швырнуть подобное оскорбление в лицо собравшимся зарубежным представителям, которые были гостями советского правительства.

Но самое худшее было еще впереди. Сразу после парада последовала тщательно отрежиссированная демонстрация "ликующего" населения Москвы. Сотни тысяч человек прошли мимо своих руководителей в бесконечных колоннах, неся знамена с лозунгами, а карикатуры на "буржуйских" государственных деятелей были укреплены на украшенных машинах. Покидая Красную площадь вместе с членами дипломатического корпуса, я почти столкнулся с машиной, которая ехала в голове этой радостной демонстрации. Приглядевшись внимательнее, я обнаружил, что машина представляла собой макет учебного крейсера, укомплектованного нелепыми, смешными фигурами. Не нужно было долго всматриваться, чтобы понять, что на макете изображен один из тех германских крейсеров, вопрос о строительстве которых был темой тогдашних дебатов в Reichstag, тогда как стоявшие на нем фигуры представляли собой карикатуры на германских министров.

Я был в бешенстве от подобного оскорбления, нанесенного Германии и другим странам, поскольку Германия всегда демонстрировала лишь дружественные чувства по отношению к Советскому Союзу и готовность помочь. Я поспешил в Narkomindel, у входа в который стоял лишь один часовой. После нескольких часов ожидания мне удалось поймать Карахана и высказать ему все, что я думаю по этому поводу. Однако результат был такой же, как обычно: "К чему все эти волнения?" и несколько уклончивых сожалений. Речь Ворошилова якобы никак нельзя расценивать как вмешательство в германские внутренние дела, и что, мол, невозможно контролировать праздничное веселье русских народных масс. Германский МИД, который обычно изображал гнев в связи с любым открытым проявлением деятельности Коминтерна, на этот раз не поддержал меня, как я того ожидал. Так все это дело и закончилось.

Я довольно подробно рассказал об этом инциденте потому, что он ясно иллюстрирует те методы, которыми пользовался Коминтерн, и те ситуации, с которыми нам приходилось сталкиваться в Москве. В данном случае "хэппи энд" был достигнут благодаря Крестинскому, который спустя несколько дней прибыл из Берлина. Он пригласил нас с женой в один из загородных домов, расположенный в красивых окрестностях Москвы, где отдыхала элита партии.

Здесь мы встретили Ворошилова с женой, а также других влиятельных людей, обычно недоступных для иностранных дипломатов. Ворошилов воспользовался случаем, чтобы извиниться и заявить о своих дружественных чувствах к Германии. После чего пригласил нас в Дом Красной Армии и провел по музею, показывая реликвии времен интервенционистских войн. Он также показал нам тир, где мы с ним соревновались в стрельбе из малокалиберной винтовки. Затем последовал приятный завтрак, на котором мы познакомились с несколькими известными генералами. Так начались мои личные отношениям Ворошиловым, воспоминания о которых остаются в ряду самых приятных из сохранившихся у меня о службе в Москве. Этот случай был увековечен на фотографии, которая помогла сохранить мне жизнь шестнадцать лет спустя, когда Красная Армия заняла Силезию и оказалась в Гродицберге.

К концу летая счел необходимым отправиться в Берлин для доклада Штреземану и отчета в МИДе. Последний раз я встречался с министром иностранных дел во время недолгой поездки домой, которую я предпринял на Пасху. Штреземан тогда отдыхал от переутомления в "Шлосс-отеле" в Гейдельберге.