Москва в эпоху Средневековья: очерки политической истории XII-XV столетий

Но возникает вопрос: неужели только верхушка дружинников называлась боярами? И здесь мы подходим к вопросу о соотношении (разумеется, не количественном) местной знати и дружинного боярства. По этому поводу существуют различные мнения. Традиционно считается, что зарождающаяся местная знать входит в состав пришлого господствующего класса [Известия ГАИМК: 84, 85, 266–267 и др.; Кучкин 1984: 57 и др.]. Некоторые историки пишут, что, наоборот, бояре-дружинники в XII в. начинают «тяготеть в первую очередь к городам, а не к конкретным князьям» [Горский 1984: 28]. По Ю. Г. Алексееву, местная знать «либо входит в княжескую дружину… порывая тем самым с городской общиной и приобретая новый политический статус, либо сохраняет свои общинные связи, захватывая в своей общине политическую власть» [Алексеев 1980: 30]. Фроянов, признавая параллельное существование княжих и земских бояр, пишет о движении во встречных направлениях: на княжескую службу поступали «так называемые земские бояре», а из дружины «происходил отток в ряды земской знати». Таким образом, «противопоставление княжеских бояр боярам земским выглядит условно»[14] [Фроянов 1980: 84]. Признавая эту условность и исходя из понимания общины как включающей в качестве управленческой верхушки и земскую знать, и княжескую вместе с князем, необходимо отметить, что во второй половине XII в. противопоставление этих групп знати довольно отчетливо проявляется в рамках социальной борьбы в городских общинах и между ними. Это и понятно, ибо слияние знати, ее консолидация происходят уже за пределами древнерусского периода [Алексеев 1979: 245–246 и др.; Дворниченко 1986: 27; 1993: 120–127 и др.]. А пока «старейшая дружина» и местная знать в ряде случаев преследовали различные цели, возглавляя своеобразные «партии» (впрочем, и местная знать не была единой).

Образование местного боярства дало повод многим историкам утверждать, что это были уже крупные феодалы-землевладельцы, которые и вступили в жестокую борьбу с появившимися здесь в XII в. князьями с юга, посягнувшими на их экономическую и политическую самостоятельность и независимость. Однако эта борьба имела другой характер – скорее, сопротивление оказывали представители местных родовых властей – вроде Кучки.

Роль же дружинного боярства вырисовывается из последующих событий. В 1162 г., свидетельствует Ипатьевская летопись, Андрей «братью свою погна Мьстислава и Василка и два Ростиславича, сыновца своя, мужи отца своего переднии. Се же створи, хотя самовластець быти всеи Суждальскои земли» [ПСРЛ, т. II: стб. 520]. На первый взгляд, центр тяжести этого конфликта заключен в династических распрях. Южный летописец обвиняет во всем Андрея Боголюбского, называя его «самовластцем», имея в виду его притязания руководить («волоститься») в Суздальской земле без своих братьев. Но, как явствует из другого летописного текста, они имели на княжение здесь такое же или даже большее право, поскольку «вся земля» (ростовцы, суздальцы, владимирцы и переяславцы) еще при Юрии «целовавше… на менших детех, на Михалце и на брате его (Всеволоде. – Ю. К.) и преступивше хрестное целованье, посадиша Андреа, а меншая выгнаша» [ПСРЛ, т. I: стб. 372]. Посажение Андрея произошло, следовательно, как и изгнание братьев, в нарушение клятвы теми же горожанами и волощанами, включавшими в себя и местное боярство[15]. Именно среди них Андрей пользовался в то время популярностью: «…занеже бе любимъ всеми за премногую его добродетель» [ПСРЛ, т. I: стб. 348]. Они и стали его опорой в споре с братьями и поддерживающей их партией. Вместе с ними изгоняются племянники и, что важно, «мужи отца… переднии»[16]. Видимо, дружинное боярство выступало проводником идей и дел Юрия Долгорукого в этих землях. Не зря же он Георгию Симоновичу «яко отцю, предасть область Суждальскую». Оставаясь верными своему «патрону», следуя клятве «меншим детем», к которым они и должны были перейти, дружинники и после смерти Долгорукого видели его «законных» наследников в Ростово-Суздальских землях в Михалке и Всеволоде. Не разделяя планов Андрея, боярство, возможно, вмешивалось в княжеское управление краем[17] [Рыбаков 1982: 550]. Конечно же, боярство не пренебрегало и своими целями. При малолетстве князей оно могло выступать, как и привыкло, полными хозяевами в управлении землей. Так и случится в недалеком будущем при Ростиславичах[18]. Видимо, ограниченное в управлении и получении доходов уже при Андрее, с изгнанием князей оно и вовсе лишилось бы доходов, переходящих его дружине[19]. Но и «переднии мужи» не были едины – противоречия имели место и среди них. С Андреем Боголюбским оставалась какая-то часть отцовских дружинников, в частности боярин-воевода Борис Жидиславич, сын боярина Юрия Долгорукого[20] [Сказание о чудесах: 38–39; ПСРЛ, т. I: стб. 365; Кучкин 1984: 88].

Таким образом, в отношении Кучки можно сказать по-прежнему: он был представителем местной родовой знати.