Москва в очерках 40-х годов XIX века

Правда, что с вас берут недорого; но берут деньги за то, что без Фомина понедельника пришлось бы бросить в подвалы и предать на съедение крысам. Почти всякий, говорю, постигает эту хитрую проделку, но как добрые москвичи любят веселиться не на шутку, то они рады случаю соединиться вместе, потолкаться и посмеяться. Тут вы увидите барынь, почти дерущихся между собою за полтора аршина лент; как забавна купчиха, уцепившаяся за вышедший из моды красный платок, платя за него втридорога со щедростью, свойственною одним мотам; но всех забавнее безденежный франт, алчущий ценностью красоты своей сторговаться с хорошенькой швеей на живой товар – сердце.

Для людей, нечистых на руку, эта давка в Гостином ряду – настоящий сенокос: бывает, что иной, торгуя лоскут канифаса, нещадно тащит порядочный кусок материи под шинель и развешивает его там на нарочно пришитых, острых крючках; чиновница-аферистка будто в рассеянии вместе с носовым платком сует в свой огромный ридикюль огромную деревяшку с мотком лент, а между тем какой-нибудь шалун, пользуясь всеобщим смятением, сшивает на живую нитку ветхий капот старой кухарки с богатым бурнусом московской красавицы, а другой, шатаясь без всякой цели, не торгуя и не покупая ничего, ограничивается одним приятным удовольствием только щупать дешевые товары. Тут вы услышите крики, визги, споры, объяснения в любви, проклятие ада и даже отчаянное – караул. Но все это живо, пестро, разнообразно; это веселый муравейник людей, в котором, если бы не было страшной суматохи, не было бы никакого очарования. В Фомин понедельник усталые купцы уже не кричат и не зовут к себе покупателей, стоят выпуча глаза и меряют аршинами почти машинально; часто дают сдачу тому, кто не платил денег и отказывают в сдаче тем, кому она следует; крики усиливаются, но странная торговля кипит, и вот наступает вечер, толпа расходится по домам, остаются одни изнеможенные купцы, которые торопливо запирают свои лавки, делают приветливые друг другу поклоны, как бы меняясь поздравлениями с выручками, потом, помолясь на Спасские ворота, расходятся восвояси.

Праздные игроки

Москва – город, где живут доблестные сановники, трудящиеся для общего блага России, литераторы и ученые, разливающие свет просвещения во все концы огромного государства, фабриканты и капиталисты, имеющие влияние на ход торговли и промышленности даже вне России; этот город служит также убежищем множества людей праздных и ленивых, сделавших продолжительный кейф из своей жизни, измеряющейся одними обедами и ужинами. Они наполняют собою московские гулянья, театры и балы, слоняются часто без всякой цели из конца в конец огромного города, франтят и волочатся; это те самые люди, которых вы, только что выйдете из дома, непременно встретите на улице; каждый день их жизни столько же разнообразен своею праздностью, сколько однообразен стук маятника на стенных часах или почерк приказного, переписывающего деловые бумаги. Между ними есть бедные и богатые, умные и простаки, образованные и невежды; они равно преданы лени – их главной цели в жизни, и, смотря по средствам, каждый из них распределяет свои наслаждения. Они обыкновенно пробуждаются от своего приятного сна в полдень, а иногда покоятся даже до двух часов на мягкой постели. Потом встают, порядочное время занимаются подчищением ноготков, фабрят усы, завивают волосы, подстригают бороду, свищут и вообще, заботятся прилежно о наружном устройстве и приведении в порядок своей головки; наконец, одевшись, садятся в экипаж и едут. Куда? Этого часто они сами не знают; такие люди обыкновенно садятся в фаэтон и, подумавши несколько минут, говорят кучеру: пошел из ворот направо, потом налево, пошел прямо, перегони вон эту карету, стой! Стой! Тут господин выскакивает из фаэтона, чтоб поговорить несколько минут со своей знакомой, идущей по тротуару в хорошенькой шляпке, надетой на затылке, и кисейном платье, под которым жестоко-накрахмаленная юбка производит шум по улице; сказавши с этой знакомой несколько слов, господин опять прыгает в фаэтон и приказывает ехать в Ножевую линию, где шатается без цели, или несется на Кузнецкий мост; при деньгах покупает там разные ненужные безделки, а при безденежьи толчется около магазинов и смотрит на выставленные на окнах картинки. Но вот скоро 4 часа; он опять садится в экипаж и приказывает везти себя обедать к Будье, Шевалье или в один из клубов, где после обеда, если играет, забавляется в картишки, а если не играет, то опять едет кататься по городу: попадает на Тверской бульвар, в Кремлевский сад, заезжает в кондитерские лавки, отправляется к знакомой певице или танцовщице, которая часто бывает ему кума и которую он иногда называет своею кумою, тогда как она ему совсем не кума; то мчится он стрелою в своем фаэтоне по Басманной, то вдруг очутится у Крымского брода, а в 8-м часу является в театре.