Москва в очерках 40-х годов XIX века

Второй способ отзывается отъявленным мошенничеством. Вот он. Изящная вдова или какая-нибудь черноокая птичка, которые очень мило разъезжают по магазинам, но сочтут за ужасный стыд, за компрометирование своей репутации покупать самим что-нибудь необходимое для хозяйства; артист с поэтической душой, но с бестолковым рассудком, сорящий деньгами, как импровизатор стихами; кутила сомнительного происхождения и живущий сомнительными средствами – все они покупают сено не сами, а поручают эту «черную» работу слугам. Не знаю, существуют ли теперь остатки тех старинных служителей, которые рады были за своих господ идти в огонь и в воду, составляли с ними, как велось это в нашей старой Руси, одно семейство, маленьких нянчили на руках, с подростками шли на службу государю, у семьянинов делались чем угодно – один служил за семерых, – не знаю, есть ли теперь такие слуги и где они?.. В наше скороспелое время редкий не сочтет безгрешным воспользоваться барскою оплошностью, а следовательно, и барскою казною; прямо он не украдет, а благонамеренно, «под видом благочестия», как выражается сам, случая не пропустит. И вот посылают такого слугу, своего или наемного, одна история, покупать сено; посылают с полною благонадежностью на его честность и знание дела. Знание, действительно, не подлежит никакому сомнению, потому что покупает он не в первый раз и знает не одного кулака-барышника. Завидев земляка (все плуты земляки между собою), последний почуял добычу; живо шепнул несколько слов обозчикам, с которыми калякал до того времени, и бросился навстречу к гостю желанному. Приветливо раскланиваются они друг с другом и идут пить чай, а перед чаем пропускают по маленькой единственно для того, чтоб удобнее было толковать о деле.

– Сколько же вам требуется, Василий Савельич? – спрашивает кулак-барышник, осушив пятую чашку, – а сено, батюшка, я вам скажу, первый сорт, душистое такое, что хоть заместо чаю пей; услужу благоприятелю.

– Да мы теперь держим четверню, – отвечает покупщик, – так, по крайности, надо десять возов.

– Прибавьте парочку, так и будет раз в раз весь обоз. А уж сено-то, сено какое, важнеющее.

Верный слуга возражает, что готов бы взять и двадцать возов, да барин на днях продулся в картишки, так в деньгах и будет запятая. Но соблазнительная настойка недаром стоит на столе.

– Повторите-ка, почтенный Василий Савельич, – промолвливает брадатый дипломат в синем кафтане, наливая рюмку; а потом «без троицы дом не строится, душа мера», за второю рюмкою последует третья, так что под конец распиванья чаю повеселевший покупщик соглашается взять все возы.

– Барин и поворчит немного, да ведь брань на вороту не виснет, – говорит он в заключение.

– Вестимо, батюшка, – поддакивает кулак. Для успокоения своей совести покупатель, по-видимому, внимательно осматривает сено, выдернет клок то из того, то из другого воза, понюхает, помнет, отыщет одну толстую былинку и из-за нее примется порочить товар; но все обойдется благополучно. Сладятся в цене, взвесят сено и опять пойдут запивать магарычи.

– До сколько же накинуть? – спрашивает кулак у своего собеседника, – по три пуда не мало?

– Идет! Смекните-ка, сколько выйдет всего, а я пропущу рюмочку, давеча поперхнулся сеном, – молвит сговорчивый покупатель.

Кулак застучал на счетах, смекнул итог; а вы, читатель, смекнули ль загадку, поняли ль слово накинуть? Накинуть, то есть идеальное выдать за реальное, из 30 пудов сделать 33, 360 обратить в 396; да сверх того, как водится, и лишний грош на пуд не испортит дела. Ну а барин, очень понятно, не пойдет справляться о цене, не станет перевешивать: до того ли ему, когда он или гуманно следит за прогрессом века, или соображает причины вчерашних ремизов… Барыши этой полюбовной сделки честно раскладываются на две части, и на прощанье кулак-барышник покорно просит верного служителя и напредки не оставить его своим знакомством.

Но, повторяю, истый кулак согласится скорее перетерпеть нужду, чем пуститься в подобные плутни, а пускается в них какой-нибудь злополучный межеумок, которому поприскучило идти путем, где надобно брать одною чистою сметливостью да расторопностью. Выберемся же из этой чащуры обманов на ровную дорогу, пойдем опять за настоящим, беспримесным кулаком. Но встретится ли он нам на поприще, достойном его способностей? Непременно, и еще не на одном.