Москва в огне. Повесть о былом

Я не мог себе представить, чтобы в этом аду могли удержаться хоть час-два наши пятерки и десятки, брошенные навстречу врагам.

Но они держались целый день 17 декабря, до глубокой ночи. Больше того — дружинники даже делали отчаянные вылазки и внезапными ударами с флангов и тыла обращали семеновцев в бегство. Дважды в течение дня они захватывали орудия, но пустить их в ход не могли — не знали, как это делается.

Исключительную стойкость проявила в этот день боевая дружина фабрики Шмита, возглавляемая отважным большевиком Николаевым.

По особому приказу Дубасова эту фабрику семеновцы должны были разгромить артиллерией и сжечь, а ее хозяина схватить и отправить в тюрьму, как изменника царю и отечеству.

Корпуса фабрики были деревянные. Сзади находились парк и лесной склад, по сторонам — деревянные дома и баня. Все это обстрелять и захватить ничего бы не стоило, но за каменным фундаментом ограды засела дружина с маузерами.

Фабрику сначала обстреляли из пушек с Новинского бульвара, навесным огнем, потом с Горбатого моста, прямой наводкой. От разрыва снарядов запылали все корпуса фабрики, загорелся парк и лесной склад, ближайшие дома и баня. Пламя бушевало с трех сторон у ограды. Но дружинники, перебегая с места на место, упорно обстреливали батарею, не давая ей приблизиться к фабрике. Семеновцы дважды пытались взять ограду штурмом в штыки, но всякий раз панически убегали назад под огнем дружинников.

Бой шел несколько часов подряд. И только когда иссякли патроны и жара от огня стала невыносимой, начальник дружины приказал попрятать оружие и разойтись.

Дружинники благополучно покинули ограду, а пушки еще долго обстреливали пылающую фабрику и парк.

Наконец рота семеновцев с пьяными криками «ура», со штыками наперевес взяла штурмом черную от дыма ограду, где никого уже не было.

Дальше, в глубину Пресни, эти вояки не пошли: боялись засад, боялись нуль, которые летели в них неизвестно откуда.

На фабрику Прохорова я попал только к ночи. По дороге было много передряг и неожиданных препятствий. Беспорядочный обстрел из орудий вызвал много пожаров и случайных жертв. Мы убирали с улиц в подвалы и каменные дома раненых и убитых, уводили обезумевших от страха за своих детей женщин из зоны обстрела и неугомонных ребят, которые рвались на улицы, не понимая опасности.

С перерывами, канонада продолжалась весь день. Багровое зарево зловеще освещало дома и улицы. Как тучи огненной мошкары, носились в воздухе красные искры и лохмы пепла.

В малой кухне Прохоровки я застал районного организатора товарища Семена и нескольких дружинников с белыми повязками — это раненые. Семен узнал меня и, поздоровавшись, не преминул заметить:

— Вот уж не ожидал, что из города кто-нибудь явится в такой момент! Агитаторам теперь делать нечего, борьба кончена.

Последнюю фразу он сказал вполголоса, но совершенно спокойно, как что-то неизбежное.

Меня обдало холодком, хотя я и сам понимал, что кольцо вокруг Пресни сомкнулось. Можно было только удивляться, как не разгромили до сих пор и Прохоровну.

Когда стемнело, канонада постепенно затихла. На кухню стали стекаться дружинники, все с оружием в руках. Потом явился и Седой. Он молча прошел к столу, стоявшему посредине кухни.

На столе горели две лампы, скупо освещая мрачное помещение.

Дружинники тотчас окружили Седого.

Он отвернул побольше фитиль лампы. Стало чуть-чуть светлее. Потом снял с плеча висевший на ремне маузер и положил на стол.

Лица дружинников выражали одну общую тревогу: что же дальше?

— Я думаю, товарищи, — начал Седой хриплым, сорванным голосом, — вы сами понимаете, в каком мы сейчас положении. Петля вокруг Прохоровки стала уже. Оружия меньше, патроны на исходе. Продолжать борьбу нет смысла. Но мы не разбиты. По призыву партии и Совета мы организованно кончаем бой. Мы отступили, чтобы собраться с силами и ударить вновь. Революция не кончилась. Партия жива! Живы большевики! Жив Ленин! Не будем унывать, дорогие друзья, будущее за нами.

— А что делать сегодня? — спросил пожилой дружинник.

Седой неторопливо чиркнул спичкой и закурил.

— Сегодня мы должны выполнить директиву партии: основательно запрятать оружие и примерно под утро незаметно для врага разойтись.

Я с восторгом смотрел на Седого, удивляясь его хладнокровию и необыкновенной выдержке. Он так спокойно сидел на краешке стола, попыхивая табачным дымом, будто ничего особенного не случилось и торопиться некуда. Только его большие, блестящие глаза пытливо озирали лица дружинников. Так же невозмутимо держал себя и товарищ Семен.

К столу торопливо пробирался новый дружинник, только что вошедший с улицы.

— Район окружен, товарищ Седой, — сказал он, — наши патрули сообщили.

По рядам дружинников пробежал тревожный шумок.

Товарищ Семен выступил вперед:

— Спокойно, други! Это мы еще проверим. Время есть. Судя по поведению семеновцев, ночью на штурм они не решатся.

— А если подтвердится, что выхода нет? — перебил кто-то из дальнего угла.

К столу подскочил молодой паренек, в котором я узнал Костю Симонова.