Москва в жизни и творчестве М. Ю. Лермонтова

Московский университет – центр передовой молодежи начала 30-х годов

Центром, вокруг которого группировалась передовая молодежь, был Московский университет. В Московское университете 10-х годов учились 25 будущих декабристов.

Свое прогрессивное значение Московский университет, не утратил и в годы николаевской реакции. Он был хранителем традиций декабризма. «Мы были уверены, – вспоминал позднее Герцен, – что из этой аудитории выйдет та фаланга, которая пойдет вслед за Пестелем и Рылеевым, и что мы будем в ней» [312].

Николай I это чувствовал и остро ненавидел Московский университет. Напуганный событиями 14 декабря 1825 года, живя под страхом тайных обществ, призрак которых чудились ему всюду, он вырывал из студенческой среды жертву за жертвой.

Интересы студенческой молодежи были очень разнообразны, кругозор широк. Философия, история, литература, театр – все это увлекало и волновало студентов без различия отделений. Математики и медики не хуже словесников знали наизусть комедию «Горе от ума», восторгались Пушкиным и участвовали в спорах о романтизме.

В университете была распространена рукописная литература. Запрещенные стихи Пушкина: «Деревня», «Вольность», «Чаадаеву», послание «В Сибирь», как и стих казненного Рылеева, старательно переписывались. Эти бережно хранимые клочки бумаги передавались из рук в руки в аудиториях и коридорах университета. Физики и медики интересовались литературой, словесников можно было встретить в аудитории физико-математического факультета. На лекции Павлова сходились студенты всех отделений.

Проблема национального самоопределения России, ее исторические судьбы волновали студенческую молодежь, как и все передовое русское общество 20-30-х годов. Студенты следили за революционными событиями в Западиной Европе и старались, чем могли, выразить свое сочувствие восставшим. Московские студенты приветствовали июльский переворот в Париже, знали, любили революционных вождей и хранили у себя их портреты. В знак солидарности с французским революционным народом носили вязаные трехцветные шарфы той же расцветки, что и французский революционный флаг. Желая выразить сочувствие немецким революционерам, надевали черные бархатные береты, какие носил Карл Занд – немецкий студент, патриот, убивший в 1819 году писателя-реакционера Коцебу.

Интерес к науке в Московском университете 20-30-х годов был чужд карьеризма, с одной стороны, и академизма – с другой. Наука не уводила от жизни, была тесно связана с окружающей действительностью. Насколько остро реагировала студенческая молодежь на рабство народа, свидетельствует, как мы это видели, антикрепостническая тематика студенческих драм Лермонтова и Белинского.

Московский университет был своеобразным демократическим островком в крепостнической стране, где так резки были классовые различия и целая пропасть отделяла дворянское общество от других сословий. Московский университет был открыт для всех. Туда не принимали только крепостных.

«Со всех сторон многоплеменной России, с гор Кавказа, с берегов Иртыша и Вислы стремилось пылкое юношество к подножию Кремля», – читаем в воспоминаниях о Московском университете его бывшего студента. «Собираясь в дальний путь, юноша немного вез с собою для обеспечения четырехлетнего курса. Нередко этого едва было достаточно на путь и на первоначальное обзаведение, но он вез с собой молодое, горячее сердце и бесконечную жажду жизни и знаний» [313].

Из разных районов Москвы студенты собирались на лекции. Одни приходили пешком, другие приезжали в собственных экипажах. Товарищество объединяло в единую студенческую семью детей различных сословий. Вчерашний крепостной, ныне разночинец, мог сидеть на одной скамье с сыном своего бывшего барина и пользовался с ним одинаковыми правами, которые давало ему звание студента. «Студент, который бы вздумал у нас хвастаться своей белой костьюили богатством, был бы отлучен от „воды и огня“, замучен товарищами» [314], – пишет Герцен.

В конце 20-х – начале 30-х годов форма не была обязательна, и студенческая толпа имела очень пестрый вид. Меньшинство носило форму – синие сюртуки с золотыми пуговицами, но большинство – штатское платье. Казеннокоштные студенты, жившие на казенный счет в общежитии, были одеты очень плохо. Будущий знаменитый критик Белинский жаловался родителям, что «в форменной одежде, кроме аудитории, нигде нельзя показаться, ибо она в крайнем пренебрежении…», а новой шить не собираются; «я весь обносился; шинелишка развалилась, и мне нечем защищаться от холода…» [315]

Несмотря на различие одежды и воспитания, во всех этих юношах, толпившихся в коридорах университета, собиравшихся на широком университетском дворе и в аудиториях, было что-то общее. Молодые оживленные лица, горящие глаза, одушевленность поз и движений сглаживали различие одежды. В промежутки между лекциями велись громкие разговоры, и появление профессора не всегда могло сразу прервать оживленный спор.