Москва времен Чикаго

Она схватила свою сумочку, быстро достала оттуда записную книжку, нашла нужный телефон:

— Можно от вас ему позвонить?

— Нельзя: телефон служебный. Тут каждый день табунами ходят!

— Ну, пожалуйста!

— Не положено.

Джульетта резко отбросила деревянную перекладину, которая отделяла помещение дежурного от назойливых посетителей, и вихрем ворвалась в служебку. Затем бросилась на шею дежурному и дважды поцеловала его в щеку. Тот невольно дернулся в сторону, затем вытер помаду со своей щеки и сам пододвинул телефон назойливой и непредсказуемой посетительнице. Почел за благо таким способом быстрее от нее отделаться.

А она уже накручивала телефонный диск. Ей повезло и на этот раз: следователь был на работе.

— Андрей Трофимович, это я — Буланова. Звоню из тюрьмы. Да, куда вы засадили Мягди. Да я не обижаюсь. Помогите попасть к нему на свидание — говорят, что без вас не пустят. Дать трубку дежурному? С удовольствием!

Дежурный изолятора с опаской поглядел на даму, которая с поразительной быстротой решала свои проблемы. Он выслушал то, что ему сказал следователь, и согласился:

— Да разрешу я ей свидание, а то она меня самого затрахает!

Но Буланова пропустила мимо ушей такое оскорбительное поведение служащего изолятора. Ей было сейчас важнее иное: увидеть Мягди.

Ее провели в комнату для свиданий, в которой, к сожалению, заключенного можно было видеть лишь через прозрачный плексиглас. Но для нее сейчас главным был не физический контакт с человеком, который из ее постели попал прямо за решетку, а скорее моральный. Нужно было поддержать этого человека, ободрить, утешить его.

Однако когда Мягди ввели в комнату, она удивилась: ее друг вовсе не выглядел угнетенным или подавленным. Он был бодр, чисто выбрит и в хорошем настроении. Джульетте он обрадовался, даже улыбнулся. Или попытался изобразить улыбку, так как за долгие годы непрестанной борьбы за место в мире, который не знает жалости, отвык проявлять простые человеческие чувства.

«Все-таки жаль, что нельзя его обнять! — пожалела Джульетта. — К чему эти чертовы перегородки?»

Но приходилось мириться с обстановкой и радоваться, что все же удалось встретиться. И потому она, пожалуй, впервые, сказала то, чего так упорно добивались от нее многие мужчины:

— Только в минуты несчастий понимаешь, как дорог тебе бывает другой человек. И этот человек — ты!

— Эх, Джульетта Степановна! Как жаль, что я именно в эту минуту несвободен: так хочется тебя обнять, дорогая!

У Джульетты, никогда не считавшей себя излишне сентиментальной, екнуло сердце, и она почувствовала, что вот-вот расплачется. А здесь делать этого было нельзя! И потому она решила, что нужно перевести разговор в другое русло, на другую, пусть даже вульгарную, ноту.

— Да, Мягди Акиндинович! — произнесла она уже иным, нарочито небрежным тоном. — Как поется в популярной народной песне: «И молодая не узнает, какой у парня был конец!»

— Конец? — не понял Джевеликян. — Какой конец? О чем ты?

— Ну, как же: в этой жалостливой песенке рассказывается о танкисте, молодом пареньке, отдавшем жизнь за родину, за Сталина. А ты о каком подумал?

Мягди уже понял, что Джульетта просто разыгрывает его, балагурит, переводит начавший приобретать опасный поворот разговор на другую тему. Он чувствовал, что делает это она ради того, чтобы спасти его самолюбие, не перейти на такой же, как в той песне, жалобно-патетический тон. И должен был сказать ей за это спасибо. Но он отдал бы сейчас все, чтобы она просто сказала ему хотя бы пару ласковых душевных слов.

Однако по тому, как она улыбалась, как напряглась, чтобы спрятать поглубже самое сокровенное, понял, что не нужно больше касаться любовной темы и их взаимоотношений. Поэтому лишь заметил:

— Спасибо тебе, Джульетта Степановна, за то, что не оставила в беде. Другие, — он указал пальцем в потолок, куда-то наверх, — забывают.

Она промолчала.

— Так называемые друзья делают сейчас вид, что Джевеликяна просто не существует.

— Неправда, — возразила Джульетта. — Судя по внешнему виду, ты здесь ни в чем не нуждаешься. Я даже через стекло чувствую запах «Драккара».

— А, комфорт, — небрежно махнул рукой Джевеликян. — Это все, извини за выражение, говно. Для меня это почти никакого значения не имеет. Да, фирма позаботилась, авторитеты из «общака» кое-кого подкупили. Но ведь это мелочи! Главное —. выйти отсюда! А они даже не чешутся!

— Ты имеешь в виду Петракова?

— И этого козла — тоже. Который, кстати, безумно рад, что я оказался за решеткой. И, видимо, уже клеится к тебе.

— Так я его и подпустила!

— Спасибо. Но есть сошки и повыше: тот же Титовко. Он обладает сейчас огромной властью в правительстве. Я уж не говорю о деньгах, которые он имеет, кстати, не без моей помощи.

— И что, он еще не навестил тебя? — удивилась Джульетта.

— Навестил?! Джульетта Степановна, вы же не настолько наивны, чтобы предполагать такое! Да он политик и никогда в открытую не появится на публике с уголовником.

— Ты — предприниматель! Президент крупнейшей в стране фирмы!