Москва времен Чикаго

Как только дверь за следователем со скрипом и скрежетом затворилась, Мягди впал в неистовство. Сначала он буквально забегал по камере, но замкнутого пространства для него оказалось слишком мало.

Конечно, он и без Ускова знал, что его предали. Что Титовко с Петраковым радостно потирают руки от того, что он наконец крепко засел в тюрьму. Но тот факт, что следователь знает о крупных суммах, которые те без него делят, Мягди насторожил.

Он мог бы немедленно связаться с Титовко по телефону и предупредить, благо следователь ничего в камере не изъял. И в другом случае он так бы и сделал.

Но сейчас месть застилала ему глаза и разум. Возможно, именно на это рассчитывал следователь, доверяя ему большую тайну. Ведь если прокуратура подозревает их в краже крупной суммы денег у государства, она должна принять меры, чтобы об этом не знал никто. А Усков, словно нарочно, намекнул на это именно ему, одному из участников операции.

И расчет следователя был абсолютно точен: Джевеликян не бросился предупреждать подельников. Да и что бы он мог им сообщить? Что Усков намекнул на какие-то крупные суммы? Так через них этих сумм прошло множество. И совершенно из различных источников.

Иное дело, что никакие меры предосторожности никогда не бывают лишними. Эту истину он усвоил давно. Но сейчас она была у него на самом последнем месте.

А на первом — терзающие его мысли о мести. Мести кровожадной, беспощадной, беспредельной. Он уже наметил кое-что из того, что осуществит, как только вырвется на волю. Первым и первой жертвой, естественно, будет Петраков. Тот, кто виноват перед ним, Джевеликяном, дважды. Мэр отнял у него не только деньги, но и женщину. И потому заслуживает особой кары.

Мысли о мести несколько утихомирили Мягди. Он даже прилег на кровать, чтобы помечтать о ней всласть.

Вот как, к примеру, он прикажет своим ребятам поиздеваться над мэром, возомнившим себя выше мафии.

Его главный телохранитель по кличке Мордоворот подталкивает пинками уже порядком измученного Петракова к простейшему сооружению на его подмосковной даче. Всего-то потребовалось несколько неотесанных бревен да горбыли, чтобы соорудить за фешенебельным коттеджем из тонированного стекла и красной черепицы обыкновенную дыбу. Вот сюда, к ней, и подгоняет Мордоворот порядком струсившего Петракова.

И где весь его пыл, вельможный вид, надменная сущность червя-чиновника? Нету мэра города с миллионным населением, над которым он, глупец, возомнил себя хозяином. Есть только жалкий, растерянный, противным голоском молящий о прощении хлюпик.

Но нет пощады тому, кто поднял руку на Джевеликяна!

И Мордоворот, без тени сомнения и сожаления на каменном, без малейших намеков на человечность лице, подводит мэра к дыбе. Поднимает его, страшно кричащего, и начинает пытать.

Он прижигает о голое тело Петракова окурки, загоняет под ногти иголки и разжигает паяльную лампу, обещая поджарить.

Петраков вопит все громче, приятно щекоча нервы наблюдающего за пытками Мягди. Но кричать бесполезно — вокруг, на десятки километров, ни одной дачи, ни души: место для своего загородного логова покойный главарь мафии Юлий Леонидович выбирал не случайно. И досталось оно Мягди Акиндиновичу не по наследству, а в упорной борьбе: кое-кого из конкурентов пришлось убрать.

На этой мажорной ноте о былой битве за дачу звучат настоящие выстрелы. Это Мордоворот стреляет над головой подвешенного на дыбе Петракова.

Очень жаль, что приходится стрелять над головой: он, Мягди, с удовольствием прострелил бы голову этому жалкому мэру. Да пока нельзя: не все дела еще здесь, в России, сделаны. А потому нужно лишь попугать своих противников.

Но так, чтобы они на всю жизнь поняли: с Мягди шутить нельзя. Лучше с ним не связываться.

На этой приятной ноте голова Мягди затуманилась, спокойствие наконец снизошло на него. И он погрузился в сон, в котором продолжил пытки над своими врагами.

Премьер-министр все же не выдержал и попросил, чтобы к нему вызвали Титовко. Что он ему скажет, как намекнет о кризисной ситуации, Николай Николаевич еще не знал. Он помнил, что особо подчеркнул Генеральный прокурор: информация сугубо конфиденциальная и знают о ней всего два человека. Один из них — он, премьер-министр.

Но он все же в первую очередь был человеком. У которого есть семья, который должен беспокоиться о своей работе, о месте в жизни. И сейчас в нем боролись этот простой человек и государственный чиновник, облеченный высшей властью в стране.

Титовко явился незамедлительно. Он решил, что премьер-министр сделал выбор и вызвал его, чтобы сообщить об этом.

Но Николай Николаевич начал совсем не с того. Сначала он почему-то очень подозрительно взглянул на своего пресс-атташе, затем отвел взгляд и потупил глаза. Нелегко начать этот разговор.

Титовко решил ему помочь.

— Николай Николаевич! Этот начальник аппарата уже столько наворочал, что жалеть его не стоит.

— А почему вы решили, что нужно жалеть кого-то другого? — вдруг неожиданно задал вопрос хозяин кабинета.