Москва за океаном

Ну хорошо, Америка выполняет полицейские функции. Так разве это обидно? Вы разве обижаетесь на своего участкового, что это он, а не вы наводите порядок на вверенной территории? И что вам не позволено так размахивать пистолетом, как ему? Так некоторые обижаются, что на русских рынках торгуют кавказцы. Но, с другой стороны, не мне же стоять за прилавком, если не люблю я этого? А им, наоборот, нравится.

Пока американцы следят за порядком и пытаются поддерживать разумность системы, мы можем себе позволить восхищаться Достоевским, где малахольная Настасья Филипповна кидает деньги в печку, где папа с сыном всерьез обижаются друг на друга из-за девушки сомнительного поведения, и это считается духовностью… Мы можем себе позволить исследовать темные глубины человеческой натуры, иметь причуды и пускаться в искания. Поэт, артист могут себе позволить кризис и запой на неделю или на месяц. Но нельзя всем быть поэтами, потому что надо же кому-то оставаться на посту, чтоб поэт не замерз из-за отключенного отопления и ему было чем похмелиться и на чем записать великие мысли, когда его посетит вдохновение, и американские джинсы ему нужны, чтоб прикрыть срам…

В этом нет ничего обидного! Один рожден быть поэтом, другой — бухгалтером. Бухгалтер тыщу раз прав, когда хвастает перед поэтом: у меня уверенность в завтрашнем дне, твердый оклад, гарантии, а ты-то, ты-то? Но поэт ведь это и так все знает, но не может поменять свои химеры на теплый офис… Разве не мог бы я с самого начала, еще в юности, при советской власти, поступить в завмаги или зубные техники? И ни в чем себе не отказывал бы давно уже. Да, завмаги богаче, но не стану же я из-за этого утверждать, что они все лучше меня.

У нас с ними разное любопытство к жизни. Мы если когда и достигнем чего-нибудь, то думаем: ну и что? Нам теперь нужны новые приключения. Как писали И. Ильф и Е. Петров, вот уже и радио изобрели, а счастья все нет. Но это у нас нет счастья. А им теперь всю жизнь приятно, оттого что есть радио. Мы слетали в космос, сделали атомную бомбу, захватили тоже полмира, но нам неинтересно эти системы поддерживать в работе, это требует однообразного кропотливого труда, а нам скучно… Мы показали себе и другим, что в принципе можем, и утратили интерес. Я очень остро это чувствую на себе. В этом, может, есть что-то детское, когда игрушки быстро наскучивают. И то сказать, мы ведь этнос молодой. Они — да, тоже молодой, но не по годам развитой, не по-детски серьезный.

Перемена пола

Нет, не во всем врала пропаганда: все-таки разная у нас жизнь, разные повадки. Как описать эту разницу между этносами?

Вот попробуйте сесть с непьющей девушкой из приличной семьи, выпить водки и растолковать ей ценности и удовольствия взрослой мужской жизни. И еще ее, для убедительности, позовите на охоту и в сауну с ребятами. А потом удивляйтесь, что она вас не понимает.

То же самое и со средним американцем: он другой, он не как вы. Эта разница, кажется, еще разительнее, чем между пьющим сантехником и девственной скрипачкой. Они могут получить от знакомства новые интересные впечатления и даже как-то между собой общаться, но это будет не взаправду. И оба себя будут чувствовать не в своей тарелке. Никто из них вроде не сделал другому ничего плохого… Но оба вздохнут с облегчением, когда наступит счастливый миг расставания.

С американцем можно обмениваться информацией и вообще мирно сосуществовать, и улыбаться, и помогать друг другу, но настоящее полноценное общение — в русском смысле слова — едва ли получится. Еще можно вот какие параллели провести: лиса и журавель, мужик и медведь, конь и трепетная лань.

Я долго-долго и старательно пытался вникнуть в наши отличия. И вот как я, к примеру, осознал сущность наших там эмигрантов, которые нам в данном случае интересны тем, что они как бы наполовину уже американцы, а раньше были такие же точно, как мы. Вот тут и логично искать разгадку, так?

Я себе нашел такую: они как будто сделали операцию по перемене пола. И вот когда разговариваешь с бывшим нашим, который в Америке уже давно, очень остро это чувствуешь: он еще похож на наших, но уже не наш, пятьдесят на пятьдесят. В чем-то мы еще понимаем друг друга, а в чем-то другом — уже все, он еще и обидеться может, сменивши пол-то: какие ж вы все, мужики, хамы! И еще попой при этом характерно поведет. Ну извини, дорогая, то есть дорогой.

Кто лучше, кто хуже? Наш или их? Это все равно что выяснять, кто лучше мужчина или женщина.

На самом деле эта операция — отрезать лишнее и приделывать черт знает что — нужна только тем, кому неуютно в рамках его теперешнего пола.

Вообще при изучении американской жизни не надо пренебрегать таким удачным учебным материалом, как эмигранты. Они стали чужими, но еще помнят, что нам может быть интересно там, что ценилось в той, прошлой жизни. И им приятно: кто, кроме нас, способен оценить их американские достижения? Никакой американец им не скажет: