Москва за океаном

Я, разумеется, не знаю, как получается любовь; откуда ж такое знать, это не нашего ума дело. Я могу только придумывать отдельные версии. Например, человек пять лет хотел кого-то полюбить бескорыстной любовью и посвятить этому "кому-то" остаток жизни. Сильно и честно хотел. Но никто не соглашался! Всем вокруг и так хватало любви и заботы, и глупо было приставать к ним со своими благодеяниями. Думаю, что это очень обидно и мучительно. И вдруг! Встречается готовый к бескорыстной любви, причем неимоверной красоты, беззащитный человек, которого можно лично спасти одним росчерком пера и потом всю жизнь его в полную силу лелеять. И что, вы уже знаете более подходящий для образования любви момент? Ну, поздравляю.

Точно неизвестно, но мне кажется, что именно в этот момент Пэт и Ларри страшно полюбили свою дочку, которая, собственно, им еще была никто и знать про них ничего не знала, — но это неважно. Момент же я точно фиксирую.

Но дальше я, конечно, категорически отказываюсь описывать весь ужас ожидания, когда человек не знает, что будет с его ребенком. Вообще — отдадут ли ему его ребенка. Разрешат ли увезти его домой и там любить и холить. А вдруг заберут, навеки заточат в казенном нищем заведении и не оставят ему никакого счастливого будущего? И дадут ему, да и другим детям, то, что они называют лучшим? Не дай Бог! Да мало ли что! А бумага какая неправильная? Или суд (неизбежный при усыновлении/удочерении) сойдет с ума и постановит не отдавать русскую гражданку в чужую антисоветскую страну, "империю зла" и желтого дьявола, которая, бряцая оружием, и так далее? Не зря, не зря народная мудрость гласит: дураков на Руси на сто лет припаси (хорошо еще, от Пэт скрыли эту мудрость в мучительные недели ожидания).

Часть этого времени ожидания Пэт провела в областном городе Н. у Таниной подруги, пока сама Таня занималась трудными бумагами. Пэт скучала, курила, читала, ходила туда-сюда по комнате, смотрела в окно. И там был блошиный рынок — ужасно интересно. Но на нем нельзя было говорить — хозяйка запретила. Потому что если б узнали, что у нее иностранная американка, то бы непременно обворовали, — и Пэт к этой позиции отнеслась уважительно.

Недели эти были, конечно, страшные.

Пэт все время думала про русские сиротские приюты. Она заметила, что маленькие дети там вполне счастливы, им всегда есть с кем бегать, смеяться и играть. Они, показалось ей, как щенки: бегают друг за другом и вообще чудесно проводят время. Это — пока они маленькие. А лет в семь они теряют беспечность и начинают ко всем встречным обращать мучительные, убийственные вопросы: "Ты хочешь быть моей мамой? Ты — мой папа?" Пэт мне высказала предположение, что эта ситуация не очень подходит для воспитания сознательного гражданина.

Но все равно Пэт была восхищена людьми, которые заботятся о детях. Без выходных. И еще сами в воскресенье идут в грязное поле в негигиеничных резиновых сапогах и выкапывают из земли, лопатой, картошку, чтобы сварить из нее детям обед. Фактически без платы, потому что некоторым дают 30 долларов не в день, что тоже чудовищно мало, объясняет Пэт своим американцам, а в месяц. Американцы, конечно, переглядываются, они убеждены, что она просто все перепутала, от счастья "крыша поехала", ну и забыла к зарплате приписать нули.

Пэт решила сиротам помогать. Это у нее не минутный порыв, не такой она человек. Не то что она вернулась домой с ребенком и про все забыла. Она намерена собирать деньги, всякую помощь и посылать в Россию. Она уже говорила с разными людьми тут об этом.

— И первая реакция у всех была — что мы можем сделать? Что им нужно? Уже двадцать человек нашлось, которые сами дадут одежду и будут собирать у других. Нам только надо, чтоб потом прислали фото детей в наших вещах, чтоб мы точно знали, что все дошло, — и тогда еще пошлем.

А сестра, рассказывает Пэт, вот что придумала. Вот, например, Рождество, так это просто фиаско (она именно так выразилась). Каждый получает кучу подарков! Мы давно поняли, что это слишком. И сестра сказала: хватит. На этот раз каждый получит один подарок. А на сэкономленные деньги она купит подарки и отправит в русские детдома.

Но все, конечно, кончилось хорошо. Суд решил дело правильно, по справедливости. И судья — замечательная женщина, она нас поздравила и сказала "спасибо", что мы заботимся о русском ребенке. Только судье грустно, что Россия сама не может позаботиться о своих детях. И директриса детдома была страшно рада, что Оля будет жить дома.

Пэт и Олга Джойс долго летели домой на американском самолете. Олга Джойс целый час стояла у Пэт на коленях и ощупывала ее лицо, как слепая. Она как бы его запоминала. Может, она как-то догадалась, что теперь, когда самолет взлетел, старая жизнь кончилась без возврата и они с Пэт принадлежат друг другу.

А в самолете было еще двенадцать бывших русских детей. И новые американские родители хвастались ими друг перед другом.