Москва. Загадки музеев

Прошли коридорные россыпи метлахской плитки. Еще один зал с ободранными стенами, хрустальными сталактитами среди барашков лепнины и лаковой рекой составленных «покоем» деревянных столов. Миновали загадочный неосвещенный закуток с мерцающей мозаичной барной стойкой и тремя золотыми диванами перед ней. Итальянец вывел в высокое помещение: часть бывшего зала, прикинул Петр. В центре несколько столов – наклонный для рисования, с бортиками собирать витражи, письменный с ноутбуком, сопками папок и монбланом каталогов и круглый закусочный с неожиданным желтушным самоваром в середке. По периметру стояли новенькие компактные станки и три печи по росту, чтобы Маше точно было где спаять свой витражик. Наверху протянулись никелированные фермы с пучками тросиков. Часть снасти с уловом – узнаваемыми работами из стекла, окруженного грубыми, непрозрачными обломками. Глухую стену подпирали стеллажи, поделенные перегородочками на сектора – кристаллы, плитка, гравий, янтарь.

– Кофе? – среди сверлильных и колотильных агрегатов затесалась кофемашина. Итальянец заботливо набил рожки, доверчиво развернувшись к гостям спиной, с милой улыбкой принес миниатюрные чашечки.

– Эта птица – письмо в бутылке – привела нас к вам. Нам показалась, что вам нужна помощь, – кофе был хорош. Петр сразу вспомнил уличные столики на берегу многочисленных площадей – кофе в Италии он предпочитал пить вприглядку.

– Я рассчитывал на диретторе, искусствоведов, каких-то сотрудников… – по-русски Джорджио говорил правильно и быстро.

– Директор музея, рассматривающий картины? Не смешите! Я видел экскурсовода, отчеканившего часовую экскурсию по немецкому искусству, не заметив, что экспозицию поменяли и вместо распятий Кранаха висят фривольные сценки Буше.

– Я хотел публичита, огласки, – Джорджио грустно покачал головой, – посадить муху в ухо, у нас говорят. Общественного внимания…

– Может быть лучше, что мы частные лица. Не сможем навредить, а помочь попробуем. Мы заметили добавленные в картины детали и решили, что голландских мастеров скопировали, а затем специально разбросали приманку.

– Приманку? Мания? Нет, никакой мании. Это работа! – Джорджии быстро глянул на Илью, тот раскрыл навстречу свои крепкие ладони – выкладывай, не обидим.

– Аркадий предложил большие, очень большие деньги за копии. Мне нужны были деньги, чтобы отправить домой. Мой брат попал в неприятную историю. Но это семейное дело, – Джорджио перечеркнул пальцами губы. – Я копьяре-копировал несколько голландских холстов. И оставил небольшие, но заметные знаки. Я не нарушал закон, копировать живопись не преступление.

– Преступление – воровать подлинники, – начал Петр, но его остановила взметнувшаяся раскрытая ладонь.

– В музей вернулись подлинные работы! – Джорджио наслаждался недоумением своих гостей. Наконец, нашлись слушатели для рассказа о его грандиозной афере. – А Говоров получил копии.

– Он не знает об этом?

– Нет, конечно! Мою работу не отличить от оригинала. Сложно повторять дыхание и лазер-нежный мазок венецианцев, тенебре-тень и люче-свет караваджистов, а плотный, глухой слой голландцев за день сделает любой профессионал.

– Простите, Джорджио, вы и раньше копировали известные картины?

– Конечно! – казалось, итальянец искренне не понимает их недоумения.

– Все художники в Италии рисуют старых мастеров, – всплеснул возмущенно руками Джоржио, почему ему не верят, это же общеизвестно! – После Академии половина становятся дизайнерами сумок, десять процентов – артисты: преподают, реставрируют, выставляются. И оставшиеся тридцать процентов, то есть сорок – рисуют старых мастеров.

– В Академии и курс есть «Основы фальсификации», – Петр иронично улыбнулся.

– Есть! Есть такой курс – «Технология живописи». Там старый профессор, его свинцовый штифт нежнее Боттичелли, штрих пером тоньше, чем у Леонардо, объясняет, как затирать суриком грунт на старинной бумаге. Бумагу можно взять из конца любой альдины, книги типографии Альда. Вы узнаете, как готовить перья, пережигать кость, как мешать желатин и яйцо с киноварью. Со слезами маэстро рассказывает, какие пигменты существовали во времена Джотто и какие использовали художники Высокого Возрождения. И почему нельзя брать парижскую зелень, только веронскую! Как вы понимаете, лучше не спрашивать, где профессор провел года расцвета с тридцати до сорока…

– Неужели все итальянские художники подделывают картины?