Москва закулисная-2 : Тайны. Мистика. Любовь

В свое время ему крупно повезло — из обычного внештатника он стал фотокором «Известий» и делал все правительственные съемки. Он не сидел в тюрьме в 30-х годах, хотя после 1953 года видел собственное дело и запомнил имена тех, кто на него писал. И более того, сам великий вождь и учитель спас однажды его от неминучей гибели.

Этот человек, наблюдавший жизнь через видоискатель камеры, знал о Сталине все. Он вычислил, как любит сниматься товарищ Сталин и как надо его снимать. Знал привычки публичной жизни вождя.

— На всех торжественных заседаниях он, знаете, где сидел? — рассказывал Гурарий. — Любил, чтобы рядом на расстоянии двух-трех метров никого не было. И сам, без помощников, утверждал снимки для печати. Их раскладывали в его кабинете на столе, Иосиф Виссарионович входил, внимательно смотрел и пальцем, почти без слов, показывал, какой отпечаток должен появиться в завтрашних «Известиях».

Снимки Гурария не залеживались, потому что ловкий фотограф вычислил главный секрет вождя: Сталина надо было снимать снизу, так как он ходил на метр-полтора впереди всех. И этот ракурс давал оптический обман — при своем довольно маленьком росте Сталин смотрелся на снимках как настоящий гигант. Все попытки обвинить фотографа в монтаже он отвергал и готов был неверующим представить негативы, которыми забита его квартира на Брайтоне.

Нажимая затвор своей «лейки», фотокор лопатками чувствовал, под каким наблюдением находится. И однажды:

— Это случилось в кабинете Сталина в сорок шестом году. Он подписывал какие-то документы. А я тогда впервые начал со вспышкой снимать. В общем, лейкой отснял все, что нужно, а потом решил поближе снять. Подхожу, вот я уже у края стола, и вдруг раздается грохот: лампочка, которую я привез из командировки в США, взорвалась. Наступила гробовая тишина. Краем глаза вижу, как начальник сталинской охраны смотрит на меня в упор. Я похолодел. И вдруг в тишине раздается голос Иосифа Виссарионовича: «Это не страшно. Это — салют». Он пошутил и… спас мне жизнь.

По сравнению с этими съемками режим работы с вождями постсталинского периода напоминает Самарию Гурарию санаторий. И Хрущев, и Брежнев обожали сниматься и не скрывали от репортеров своих слабостей. Брежнев, например, охочий до слабого пола, часто снимался с женщинами, на застольях. С Хрущевым вообще можно было запросто договориться на постановочный кадр, и тот по желанию фотографа позировал ему с колхозниками, шахтерами и знатными доярками.

В архивах Гурария есть уникальные снимки, за которые бы в свое время его поставили к стенке, а теперь — заплатили бы твердой валютой. Это снимки из частной жизни соратников Сталина. Но зарабатывать на них он принципиально отказывался до конца жизни, считая, что это глумление над памятью покойников.

Коллекционер в цене

А теперь — Париж, который не пал под натиском русских артистических сил. Он и не таких видел. Пожалуй, единственным благополучным среди наших здесь можно считать художника Александра Васильева. Оригинальная личность, между прочим, причисленнная при жизни к галерее европейских оригиналов. Во всяком случае ему, как никому другому, подходит слово «экстравагантность». Например, он может явиться на встречу разряженный, как рождественская елка, — шарфики, камеи, сюртук а ля тюрк или муфта в руках. Манера держаться обнаруживает в нем светского человека. Говорит, растягивая гласные и мило грассируя, так, что иной простак (и не простак тоже) примет его за иностранца.

Его судьба не менее экстравагантна, чем визуальный ряд. Уехав десять лет назад из Москвы, где был вполне благополучным художником из более чем благополучной семьи, в Париже не пропал, а стал знаменитым на весь мир. Во всяком случае Александра Васильева знают, как:

— оформителя сотни балетных и оперных спектаклей в 25 странах мира;

— владельца уникальной коллекции русского костюма;

— автора эскизов, хранящихся в Национальной библиотеке Франции;