Москва закулисная-2 : Тайны. Мистика. Любовь

Для меня это было таким потрясением, что я тут же кинулся в райком партии, написал заявление, где изложил все и закончил: «С этим человеком в одном театре я работать больше не могу». Тогда я верил в высшую справедливость.

— Взяли и накатали бумагу не на кого-нибудь, а на зятя главы государства. Хотелось бы понять природу поступка — смелость или глупость?

— Наивность. Она даже сейчас сохранилась. И сейчас бывают моменты, когда я совершенно не могу перенести несправедливости, отчего способен наделать глупостей. У Константина Симонова, помните, в книге «Последнее лето». Вот он точно усек, когда писал, как генерал Серпилин (его в кино играл Папанов) пошел к Сталину, чтобы все тому выложить начистоту. «Серпилин, выходя из кабинета, вдруг отчетливо понял, что жаловаться некому». А я верил, что есть кому.

— И чем ваше «хрущевское» дело кончилось?

— Тем, что меня каждый день стали вызывать в райком и просили забрать заявление. А бумага-то отдана. Надо реагировать. Горком, обком, наконец меня вызвали в ЦК компартии Украины. В большом кабинете маленький человечек усадил меня рядом с собой и полчаса расспрашивал про дела театра, ни слова не говоря о моем деле. После этого меня на черной машине отвезли в театр. Главная театральная сплетница Киева раззвонила всему городу, что меня «доставили». Историю попросту закрыли. Но в Киеве я работать не смог. Хрущевский зять сгноил бы меня. И тут я получил приглашение от нашего замечательного худрука Киевского театра, Константина Хохлова, перебравшегося в Питер, приехать в БДТ (Большой Драматический театр. — М.Р.).

— Но тогда, Кирилл Юрьевич, вам было двадцать пять, а сейчас семьдесят два. Сейчас вы верите в справедливость или возможность справедливости? спрашиваю я вас, спрашивают себя нормальные люди.

— В этом смысле я давно потерял надежду.

— А вы не жалеете, что так и не получили актерского образования, став на самом деле очень сильным профессионалом?

— Как не жалел? Всегда чувствовал, и по зарплате, которая была самой маленькой. И тогда, когда меня предложили перевести из вспомогательного состава в основной — коллеги возмутились: «Как можно? У него же нет образования».

— У вас такая актерская фактура, что мне трудно поверить, будто вам по-настоящему может удаться роль негодяя.

— Но почему же? Я играл плохого секретаря обкома в фильме Трегубовича. Я убил Тузенбаха в «Трех сестрах» у Товстоногова. В «Четвертом» я сыграл акулу капитализма — Чарлза Говарда, и после этой роли меня как артиста наконец признал отец. Я играл одну из своих любимых ролей — Молчалина в «Горе от ума».

Ой, да я вижу, я вас совсем обкурил. Сейчас форточку открою.

— Спасибо за заботу о трудящихся. Но Молчалин — это вершина вашей мерзости? То есть не вашей лично.

— Да. Сперва я репетировал его бездарно. Но Товстоногов использовал мою фактуру, узнаваемость, и это ложилось на его современное видение молчалиных. Ведь он же, Молчалин, на цыпочках и не богат словами, а делает все расчетливо, ради карьеры. Я таких много видел инструкторов, депутатов, которые отлично понимали, что живут не по совести, а как надо.

— Вот! Ваша депутатская жизнь — отдельная глава. Но прежде — мне кажется, вы недооцениваете собственные возможности в создании образов негодяев. Вот ведь Ленин — ваш персонаж, не отпирайтесь.

— Тут все неоднозначно. Я все-таки не верю в таких людей, которые с юности становятся мерзавцами. Вот смотрите — маленький, плюгавенький, лысенький, и в течение года он объединяет, организует и заваривает такую бучу… А ведь до него были люди. Как этот смог?

— Кстате о внешности вождя. Тому, что Калягину дали роль Ленина, я нисколько не удивляюсь — маленький, плотненький, динамичный. А вы — с мужественным, даже красивым лицом, с военно-спортивной выправкой. Спокойный, если не сказать флегматичный. Опять же волосы на голове имеются.

— На Ленина я пробовался на «Мосфильме» у покойного режиссера Рыбакова полное фиаско. И после этого отказал Трегубовичу, который затеял снимать «Доверие». Он прислал ко мне в театр гримера, и тот чего-то подклеил, подрисовал кисточкой на моем лице. Надели кепку и… меня утвердили. А тут еще в Финляндию на съемки надо было ехать. Опять же приятно. Кеша Смоктуновский играл — вдвойне приятно. В театре я сыграл Ленина четыре раза и дважды в кино. Критики нашли, что у меня ленинский прищур и я говорю голосом Ленина… Нет, с ним все неоднозначно. Все его жестокости известны, а наряду с этим показная (а может, и непоказная) простота и скромность. Ведь он своего коменданта за спиленное дерево разжаловал.

— Конечно, разжаловал, а ведь мог бы и бритвой по горлу. Кстати, а сколько стоила Ленинская премия, которую непременно получали все воплотители его образа в искусстве?

— Десять тысяч рублей.

— А помните, что приобрели благодаря Ильичу?

— У меня тогда сгорела дача, и я построил фундамент. Потом пять лет работал и снимался в эту дачу. Так что она у меня памятником стоит Владимиру Ильичу.