Москва закулисная-2 : Тайны. Мистика. Любовь

Звук звуком, но многие артисты считали, что хороший суфлер — этот тот, кто готов выкрутиться из любой критической ситуации. Были такие мастера на русских подмостках, и история донесла до нас их имена. Так, известный суфлер Новицкий во время спектакля сочинял экспромтом в будке целые сцены, чтобы замаскировать какой-нибудь актерский промах и спасти пьесу. Помнят, как актер Л. заболел во время спектакля перед самым выходом. Помощник режиссера побежал под сцену и объявил суфлеру о случившемся. «Спокойно», — сказал г-н Новицкий и провел сцену без действующего лица так гладко, что только когда опустился занавес, актеры заметили, что явление Л. было пропущено.

Другой известный суфлер, Ананьев, ловко выкрутился на «Грозе» Островского. Актер, игравший Кабанова, почему-то не пришел в театр. Суфлер узнал об этом аккурат перед его выходом на сцену. И Ананьев просуфлировал сцену Кабановой-Кабанова-Катерины-Варвары так, что никто в публике ничего не заподозрил, и среди действующих лиц не произошло ни малейшего замешательства.

Или бывало так: актер с размаху садился на стул, а тот неожиданно ломался. Суфлер подсказывал исполнителю несколько фраз, и выходило, будто так и задумано у автора.

III

И что суфлер получал за свою находчивость и спасение пьесы? Капризы героев-любовников. Издевки от комиков.

Поди угоди всей труппе, — писал старый суфлер своему приятелю в начале века. — Трагик орет: «Громче!», комик — «Каждое слово подавай!», любовник «Реже!», гранд дама — «Только следи», инженю комик — «Во всю ивановскую, без передышки!», а инженю драматик — «Только первое слово шепотом».

И это еще цветочки нравов господ артистов.

Однажды знаменитый гастролер предупредил суфлера: «В диалогах мне подавай все, а в монологах — только следи за мной, иди голова в голову». Во время спектакля суфлер так увлекся игрой знаменитости, что забыл его просьбу следить в монологах за каждым словом. И вот актер произносит: «Я искал его…», — и смотрит на суфлера. Тот в упоении не реагирует. Фраза повторяется — никакой реакции. В третий, в четвертый раз идет «Я искал его…» на разные лады. Наконец суфлер опомнился, но второпях подал не ту реплику. Тогда гастролер медленно, как в рапиде, надвинулся на будку и грозно произнеся «…и наконец нашел», схватил суфлера за волосы и вытащил его из будки.

Ну как тут было не запить? Провинциальная Россия помнит суфлера экстра-класса г-на Ракитина, который был отчаянным пьяницей. В середине прошлого века он служил в Воронеже у известной антрепренерши К. Она им так дорожила, что даже держала Ракитина в своей квартире, но в передней, так как его нельзя было допускать в комнаты в таком безобразном виде. Ракитин спал на ларе, и когда нужно было идти на спектакль, антрепренерша одевала его в свой салоп и капор и везла под конвоем в театр. Более того, под сценой к нему приставляли рабочего, которому приказывали следить, чтобы суфлер не напился. Свободу он получал только после окончания представления.

IV

Милые, чудные, уютные, но безвозвратные подробности далекого прошлого рисуют нам собирательный образ господина суфлера. Но каким он был конкретно? Ясно, что бескорыстным и любящим свое дело до такой степени, что причинял ущерб себе. Например, суфлер К. из Саратова, у которого были редкие зубы, отправляясь на спектакль, каждый раз пломбировал расстояние между зубами гигроскопической ватой. А вот реальная картинка из жизни реально существовавшего суфлера, вышеупомянутого находчивого г-на Ананьева, найденная в архивах известного артиста Самсонова.

«Шесть часов утра. По улице бежит на базар маленький плотненький господин с русой бородкой. Купил молока, хлеба, десяток яиц, масла и два фунтика говядины.

Вернулся домой. Квартирка маленькая. Развел керосиновую кухню, надел фартук.

— Папа, сегодня что же будет? — спрашивает мальчик из кроватки.

— Яички, душечка, яички.

— Всмятку?

— Всмятку.

— И мне, и Володе?

— Да, да, да…

— И Паше, и Володе.

Жена охает… Больна. Покормил своих мальчиков. В аптеку. Вернулся. Написал несколько писем товарищам, раскиданным по матушке-России. Заклеил несколько афиш в бандероль. На почту. Вернулся обратно. Из карт выстроил домик и Паше, и Володе…

Глядь на часы. Три четверти десятого. В театр.

— А, Иван Павлович! Здравствуйте, здравствуйте, — слышится кругом.

Иван Павлович лезет в суфлерскую будку, зажигает свечу, очень тщательно на ней поправляет ширмочку из картона, вынимает из кармана леденчик, пососал его. Карандаш в руке.

— Готов?

— Готов.

На какой-нибудь реплике запинается актер, сейчас карандашиком — чирк! пометил… Репетиция кончилась. Рюмочка водочки или кружечка пивца. А если еще нет двух часов, то „насчет бильярда“.

Прибежал домой. Опять керосиновая кухня, фартук, стряпня при общем восторге детей. Часок вздремнул… В театр! Спектакль!

Самсонов в роли — ни в зуб ногой. Киселевский — ни в зуб. Движением головы, пальцем покажет из будки, когда „переходить“, когда „уходить“… „Браво! — кричит публика — Самсонова! Киселевского!“ Спектакль сошел превосходно. А незаметная машина, которая вертела все дело, ни при чем…