Москвичка

Евгений Кондратьев Москвичка

ГЛАВА ПЕРВАЯ

1

Капитан-директор только начал рассказывать, а пилот Медведев уже отвернулся от нервного лица капитана к стеклу иллюминатора. Отсюда, с командного мостика китобазы, хорошо было видно, как злодействовал налетевший шквал. Вся толща воздуха, казалось, устремилась куда-то в прорву, и взлетевшую птицу сбило, бросило на волну. Волна выгнулась, покрылась пеной, а в небе над ней ветром разодрало тучу…

Внезапно картину задернуло, как шторой: о ныряющий нос китобазы разбился огромный вал. Взлетевший столб разнесло в водяную пыль, в облако тумана; туманом застлало иллюминаторы. Тяжелое судно ослепло, как после пушечного выстрела времен какой-нибудь легендарной морской битвы — в Чесменской ли бухте, у мыса ли Трафальгар…

Какой ветер! Что ему стоит швырнуть шлюпку на скалы, утопить спасателей, подбить любую винтокрылую машину?

— Тут, конечно, не полетаешь… — медленно проговорил капитан-директор.

— Не полетаешь, — выжидательно ответил пилот, покосившись на него.

— А если рискнуть? — ответно покосился тот.

— По инструкции нельзя летать уже при семибалльном ветре. Теперь одиннадцать. Нельзя — и точка.

— Однако необходимо, — сказал капитан-директор.

— А если необходимо на Луну?

«Спокойствие, — приказал себе пилот. — Что это со мной?»

Пилот не любил капитан-директора, особенно его манеру говорить с подчиненными, неясно усмехаясь и как бы ощупывая тебя.

Капитан-директор взгляда Медведева не выдержал — моргнул, еще раз моргнул и прошелся по мостику.

— Вот что, Олег Николаевич, — сказал он наконец. — Я не имею в виду, чтобы ты летел сейчас. Мы подойдем к острову и прикроемся им от ветра. Кроме того, надеемся, еще стихнет. А ты пока иди — подумай, взвесь.

2

Какие разные они, кореша!.. Леня Попов стал материться и кричать, что нечего «взвешивать» и что он как авиатехник не выпустит машину в полет, а капитан-директору сейчас пойдет и скажет… Но Виктор Петрович, замерщик китов и препаратор научной группы, выставил ладонь:

— Стоп, Ленечка. Нервы! Дай, хлопец, поговорить с нашими крылышками: дело есть.

Он положил руку на плечо пилота:

— Тебе, Медведич, одному решать, когда и как лететь. Захочешь, так хоть сейчас, но только одно условие: бери меня с собой! У меня на острове дел — во! Во-первых, поколочу Генку Федорчука. Во-вторых, соберу гербарий для музея природы. Я уверен, Генка ни черта не сделал, сидит там, нос мокрый от страха. Я на него, — он сжал губы и кожу переносицы, — я на Генку, ух, зол! Мы успели такую работу провернуть, вернемся из рейса — можно музей открывать. Но говорил я Генке: флоры мало. Отправишься на остров — предупреди, я тебе пригожусь. Он дал слово, поганец…

Леня ошалело забегал по каюте:

— И этот лететь рвется! Два ненормальных. Расшибу вертолет кувалдой!

Леню качнуло от сильного бортового крена, он грузно свалился на диванчик и переглянулся с друзьями: китобаза поворачивала в сторону острова.

— Твое условие я бы принял, Витя, — сказал Медведев, — да должен взять зама Кукурудзу. Что-что, а это решено. Там, на месте, может потребоваться глас начальства. А ты уж помаши нам платочком. И Леня помашет.

Виктор Петрович подтолкнул Леню плечом:

— А ведь полетит, пожалуй. И твоя кувалда, хлопец, не помешает. Так мимо твоего повисшего носа и затарахтит в небо.

Авиатехник сердито нагнул голову и поглядел себе под ноги. Он что-то обдумывал.

— Кстати, моя многомудрая сестра утверждает, что риск — потребность нервной системы, — вспомнил вдруг Виктор Петрович. — И я, сочувствуя ее учению, добавлю: все мы рождены для балансирования между счастьем — несчастьем, жизнью — смертью, победой — крахом…

Друзья сидели в каюте Виктора Петровича, где над маленьким столиком между чучелом капского голубя и иллюминатором глядело со стены прелестное женское лицо. Все на миг забыли о споре и устремили глаза на портрет, на улыбку, какая бывает, когда женщина чем-то внезапно удивлена. Виктор Петрович не раз повторял друзьям, что его двоюродная сестра Ольга не любит фотографироваться, вот он и снял ее врасплох, и это видно. Других фотографий в каюте не висело — да и всегда, стоило возникнуть разговору о женщинах, Виктор Петрович ни о ком не вспоминал, кроме сестры.

— Собираюсь после рейса в Москву, — сказал Виктор Петрович. — Там у меня на ВДНХ тоже кое-какие экспонаты просили. Тебя, Медведич, возьму с собой. У Лени другие планы, а у тебя времени достаточно и ты свободен.

Медведев наморщил лоб, неопределенно качнул головой:

— Я в Москве был только однажды…

— Вот и добре! — Виктору Петровичу как будто стало очень весело. Он, кажется, хотел показать вид, что никакого полета Медведичу не предстоит или можно считать, что он позади. — Давно тебя собираюсь познакомить с сестрой. Ух, она точь-в-точь, как ты. Бедовая голова!

— Бирюк я стал. — Медведев поднялся. — Бирюк антарктический. Это что-то вроде болезни.

— Она врач. Вылечит!