Мост

— Я тебя вижу, сука! — его приглушенный голос доносится сквозь дерево и стекло; его язык заплетается. — Я тебя вижу! Я звонить твоей матери! Я знать тебя, Элисон… ты шлюха, как и она! Я заставить тебя сожалеть! Скажи Кассандре прийти сюда немедленно! Немедленно!

— Я звоню копам! — кричу я вниз по лестнице.

— Ты не сметь звонить копам! — говорит он на своём английском с сильным акцентом. — Ты звонить копам, ты сильно сожалеть, малявка! Ты очень, очень сожалеть!

Когда я не отвечаю, он снова колотит по двери, ещё сильнее, сотрясая весь корпус.

Я вздрагиваю, внезапно остро осознавая, что у меня есть соседи. Пока никто не открыл двери, я отступаю в свою квартиру, закрываю и запираю дверь, и даже закрываю на цепочку. Закончив, я сразу неловко хватаю гарнитуру со столика у двери и начинаю вставлять её в ухо. Не успеваю я закончить, как Касс кидается на меня и начинает хватать за руки.

— Элли, не надо! — кричит она.

— Не надо? — я смотрю на неё, на синяк под её глазом, который уже начинает опухать. — Касс, ты обязана. В этот раз ты обязана.

— Ты не можешь вызвать копов из-за моего папы, Элли! — умоляет она.

Её слова повисают в воздухе.

Каким-то образом она умудряется напомнить мне моего отца, может, одной лишь глубиной её эмоций, хотя мой папа был полной противоположностью мужчины, который колотит в мою дверь — мужчины, который едва держится на ногах после выпитого дешёвого дерьма (наверное, вина вперемешку с виски или чем-нибудь другим, не менее пагубным).

Я прикусываю губу, качая головой.

— Серьёзно, Касс. Послушай себя. Бл*дь, или иди и посмотри в зеркало.

— Это тебя не касается!

— Касается! — рявкаю я. — В любом случае, теперь он угрожает уже мне, Касс. Ты его слышала!

Закусив свою ушибленную и разбитую губу, моя лучшая подруга смотрит на меня, и её карие глаза переполняются слезами.

— Пожалуйста, Элли. Пожалуйста, не звони копам, ладно? Они могут депортировать его. Ты знаешь, что они могут это сделать. Тогда моя мама окажется в дерьме… и моя сестрёнка.

Я продолжаю смотреть на неё, борясь с тем, что я хочу сказать.

Конечно, у нас уже был этот разговор ранее.

Разные вариации этого разговора повторялись снова и снова практически с тех самых пор, как мы перешли в среднюю школу. Так что я уже знаю, что он для неё — слепое пятно, которое она не может или не хочет видеть, о котором она не может рационально думать, говорить или даже осмыслить, когда это всё смотрит ей прямо в лицо.

Я знаю, что на каком-то уровне неважно, «понимает» она или нет.

Я знаю, что в один из таких моментов он может её убить.

Я знаю, что её понимание на самом деле ничего не меняет, но это всё равно заставляет меня колебаться, хотя бы потому, что она моя подруга, и я знаю, что чувствовала бы я сама, если бы мой близкий человек решил, что он знает лучше, что мне делать с моей жизнью. С кем-то, кого я любила.

Я знаю, что сделал бы Джон.

Я знаю, что сделала бы моя мать, хоть их реакции и были бы полными противоположностями. Я не согласна с невмешательством, которое выбирала моя мать — это кажется безнадёжно устаревшим и неправильным. Но в то же время я никогда не выступаю за то, чтобы действовать, не принимая в расчёт желания или чувства других людей, когда дело касается их жизни.

Я никогда не умела чертить чёрно-белые линии на песке, как моя мама (которая сказала бы, что всё это — не моё дело) или как мой брат (который вызвал бы копов без секундного колебания).

Вместо этого я смотрю на Касс и вижу в её глазах страх, мольбу.

Я до сих пор слышу стук по внешней двери, хотя обе двери заперты.

Я подумываю позвонить Джону, что будет равносильно вызову полиции, только в более трусливой форме, свалившей всё на него.

— Ты знаешь, что ты должна это сделать, — говорю я вместо этого. — Если его депортируют, это его вина, чёрт подери, Касс. Твоей матери и сестре так будет даже лучше.

— На улице? — спрашивает Касс. — Это будет лучше, Элли?

— Найдётся и другой вариант, — говорю я, качая головой. — Способ есть всегда, Касс, даже если кажется, будто его нет. Спроси у моей мамы. Она потеряла всё после смерти папы. Страховка ничего не покрыла. А потом она потеряла работу. Но она же выкрутилась.

Касс лишь смотрит на меня, не слыша моих слов, и то умоляющее выражение не уходит с её лица.

— Пожалуйста, не надо, Элли. Я тебя умоляю, — говорит она. — Я тебя умоляю, Эл. Пожалуйста, Богом глянусь, я прослежу, чтобы он больше тебя не потревожил. В любом случае, он отоспится и завтра уже извинится, он всегда так делает.

В её голосе звучит спешка.

— …Элли, это всё я виновата, потому что пошла туда вечером в выходной, понимаешь? Я знала, что он будет пить. Ты знаешь, что это почти не представляет проблемы, потому что я практически не…

***

— …Все здесь? — спросил Ревик монотонным голосом. — Мы можем начинать?