Мост

У всех у них заканчивается время.

«ЭЛЛИ! — кричит он. — ПОЖАЛУЙСТА, ЭЛЛИ! ПОЖАЛУЙСТА!»

Вот почему Тень послал её сюда.

Он хочет вывести её из строя. Он вывел её из строя.

«ЭЛЛИ, ПОЖАЛУЙСТА! ГДЕ ТЫ?»

Он добирается до двери, которая ведёт внутрь Дома на Холме.

Вместо пятнадцатифутовых[3] панелей из начищенной меди и железа, которые изображали пантеон богов видящих и их предков, теперь осталась лишь одна дверь, и она сломана. Криво повиснув на погнувшихся петлях, она царапает землю, почерневшую от огня. Она походит не столько на дверь, сколько на кусок оплавившегося металлолома, наполовину закрывающий вход в холл с высокими потолками.

Джон осторожно ступает своими босыми Барьерными ногами по осколкам стекла, отведя одну руку в сторону для равновесия, а другой ладонью зажимая нос и рот.

Он убирает руку лишь для того, чтобы позвать её по имени.

«ЭЛЛИ! ОТВЕТЬ МНЕ, ПОЖАЛУЙСТА!»

Он поднимает взгляд, замечает каменные перила и мраморные лестницы, которые некогда вели на верхний этаж. Он видит, что лестница сломана посередине, отрезая ему доступ на верхние уровни дома. Изодранные шторы висят на единственном нетронутом окне.

Приподнятая платформа под витражным окном слева от него, с алтарём, статуями богов видящих и гобеленами, теперь пустует — гобелены содраны со стен, статуи разбиты. Сам алтарь обгорел и почернел от дыма, и вокруг него разбросаны мёртвые птицы, а также что-то похожее на кровь и осколки стекла. Золото, которое некогда покрывало стену за алтарём, исчезло, сорванное жадными пальцами.

Всё, что осталось от того витража — это погнутые куски железа, которые некогда формировали очертания сине-золотого меча с солнцем.

Джон задыхается, когда очередная волна того дурно пахнущего дыма атакует его ноздри.

Он заставляет себя пройти глубже в храм, посмотреть на потолочное окно, которое, похоже, взорвалось при том же пожаре. Обрывки штор трепещут на том же ветерке, который с каждым вдохом пахнет всё хуже и хуже. Джон чувствует, что стекло рассекает ступни его ног, но заставляет себя идти дальше, приблизиться к почерневшему алтарю.

Он почти добирается до него, когда вдруг видит её.

Она лежит на камне, непристойно распростёршись на нём.

Джон тут же ощущает сопротивление.

Голоса гудят и звенят в его голове. Тёмные, крылатые создания кидаются на него сверху.

Он вскидывает руку и падает, рассекает колено осколком стекла. Он издаёт очередной крик, глядя на кровь. Боль парализует, берёт над ним верх, он не может с этим справиться. И всё же что-то в его разуме кричит ещё громче.

Когда он приходит в себя в следующий момент, он стоит на коленях у основания алтаря.

«Это не настоящее это не настоящее это не настоящее это не настоящее…»

Крики в его голове не прекращаются, но как будто приглушаются.

Теперь он хочет этого, хочет так сильно, что это вынуждает его продираться сквозь окружающие его ужасы. Он кричит в ответ, стараясь услышать свой разум сквозь голоса, которые его заглушают. Он моргает, стараясь разглядеть что-то сквозь тошнотворные скачки и рывки его света. Он продирается сквозь призраков, сквозь мёртвых птиц, сквозь тени, сквозь видения.

Чем ближе он подбирается, тем хуже становится. К тому моменту, когда он добирается до неё, его тошнит так сильно, что он сгибается пополам и цепляется за камень, на котором она лежит. Его изрезанные и переломанные ноги падают на кишащие червями тела трупов, которые кольцом окружают приподнятую платформу.

Он тянется к ней. Тянется к ней…

Он хватает её как можно сильнее, обеими руками.

Она одета в тонкое грязное платье, покрытое жиром и кровью, обнажающее её голые ноги.

Когда он хватает её за плечи, из платья выбрасывается облачко дыма и пыли после всего того времени, что она тут пролежала. На мгновение он думает, что она мертва, что он опять её убил. Он стискивает её крепче, опускает своё лицо к её лицу. Он игнорирует синяки, покрывающие её бледную кожу, её иссохшее тело, порезы, впалые щёки, насекомых, ползающих по ней, в её волосах. Он вообще не ощущает на ней плоти, лишь кости и зубы, проступающие под натянутой кожей.

Он держится за неё так, будто от этого зависит его жизнь, откуда-то зная, что так и есть: от этого зависят все их жизни.

«ЭЛЛИ! — кричит он ей в лицо. — ЭЛЛИ ПРОСНИСЬ ПРОСНИСЬ ПРОСНИСЬ ПРОСНИСЬ ПРОСНИСЬ ПРОСНИСЬ!»

Он смотрит на неё, продолжая кричать, глядя на её бледное лицо, на высокие скулы под ввалившимися закрытыми глазами.

Он кричит на неё, трясёт её.

Долгое время ничего не происходит. Вообще ничего.

Он швыряет всего себя в неё, в крики, в её тело и свет.

Он делает это раз за разом, пока не выбивается из сил, пока от него самого вообще ничего не остаётся.

Затем кое-что происходит. Он не может сказать, что именно.

Сначала он видит слезу.