Мост

–Седой, – сказал один из быков, – он улыбается, сука. Он издевается над нами, Седой.

–Ша. – остановил их Седой.

–Ну, Витя, подписал? Так, молодец. Печать давай. Так, хорошо. А теперь скажи-ка паренек фирма «Аякс-мебель» твоя?

Виктор молча кивнул.

–Ну вот и хорошо.

Седой поманил снова кругленького человечка с портфелем. Тот достал еще пачку бумаг.

–А это что? – спросил Виктор, прижимая вытирая салфеткой бровь над правым глазом.

– Это договор о купле – продаже твоей фирмы.

–Ты что Седой весь мой бизнес забираешь?

–Не я. Не я. Вот он у тебя покупает. Давай подписывай бумаги. Счета. Акты. Печать ставь.

Процедура не заняла много времени. И когда все договора были оформлены, а печати перекочевали в желтый портфель кругленького человечка, Седой похлопал Виктора по плечу, забрал себе ещё и ручку с золотым пером, подарок, мамы памятный Виктору.

–Долги, Левый, надо отдавать вовремя. И запомни, ты живой остался только потому, что ты свой.

Кстати. Никто в ресторане, ни бармен, ни администратор, ни официантки на эту возню не обращали внимания. Привыкли, когда Хозяин сердится. Продолжала спокойно играть живая музыка. Два гитариста и барабанщик ни на минуту не остановили свой призрачный блюз.

Словно ничего не изменилось. Словно ничего не было. Никто никого не бил, не пинал. Болела рука. Остро при повороте вспыхивал правый бок. Разбит лоб, бровь, не открывается правый глаз. Вся рубашка в крови, у пиджака оторван рукав. Ссадила первая щека, болела челюсть.

Даже умываться Виктор не пошел.

–Ну и что, – успокаивал себя Виктор, держа салфеткой разбитую губу, и направляясь к живущему здесь недалеко сыну. – Ничего. Начнем с нуля. Не в первый раз. Ну и пусть, что всего лишился, так неожиданно и так непредсказуемо за один день: квартиры, машины, гаража, коттеджа, цеха, мебельного салона, ну и пусть весь бизнес забрал Седой. Зато я больше ничего никому не должен. Зато я свободен. Поживу у сына. Максим живет один. Недавно приехал в отпуск с училища, а пока в училище, вообще квартира пустует. Так что не пропадем.

Сын в квартиру поговорить не пустил. Вышел сам. Стояли под дождем. Курили. Молчали. Критически осматривая лицо отца, спросил:

–Ну что опять напился?

–Да нет, – не обиделся Виктор, – вот, вообще- то, я пришел поговорить, ты знаешь у меня ситуация такая, хотел у тебя пожить. Ну не долго пожить, недельку- другую.

–Не знаю. Получится ли. А Светку я куда дену?

–Не понял. – Виктор повысил голос, – не понял, ты что не пустишь меня пожить в квартире, которую я тебе подарил на совершеннолетие?

Максим, не смущаясь нисколько, зло блеснул глазами.

–Подарил, говоришь? Так-так. Давай – ка разберёмся. Ты мне квартиру подарил?

–Ну, подарил.

–Чья она сейчас?

–Ну твоя.

– Вот и все. Она моя, – он толкнул Виктора в грудь, – Она – моя. И ты здесь ни при чем.

Он вытолкал отца на дождь, сам встал под крышу крыльца. Качающийся от ветра фонарь периодически освещал его перекошенное лицо:

– Вот так-то. Жить ему негде. Сына вспомнил. А о нас с мамкой, когда бросил нас со своей проституткой ты подумал? Мы у бабушки в доме жили. Впятером в одной комнате. Пока ты по югам ездил, да жизнью наслаждался мы с мамкой голодали. А ты о нас забыл. Ни копейки, ни разу не дал. Ни алиментов. Ни ответа. От судебных исполнителей бегал. Мамка на двух работах работала. На двух. А ты зарплату свою какую показывал? За двоих работала. Пока не умерла. Все это время ты вспоминал о нас? С бабами развлекался? Ты спрашивал нас, где нам жить, на что нам кушать, что мне в школу одеть? Ты нас спрашивал? На похоронах мамки ты был?

Что молчишь? Стыдно? Да тебе никогда не было стыдно. Ты всегда жил только для себя, для своего удовольствия. Ладно, за квартиру спасибо. Только мамке этим не поможешь. А теперь иди. Не могу тебя пустить. Не могу. И видеть тебя не могу. Иди к своим бабам. Кобель поганый. Уматывай отсюда, чтоб я тебя больше не видел.

Уныло качался фонарь. Ветер и дождь как-то стихли, но Виктору от этого не стало легче. Остановившись на самой середине моста, он молча смотрел в эту черноту реки и слышал, и слышал этот сыновий крик: «Ты на похоронах у мамки был»?

А он и не знал. А он до этой минуты и не знал, что Маша, что его когда -то такая милая, даже любимая Машка умерла. И что умерла в одиночестве, в расцвете лет, умерла бедной, нищей и больной. И Максим никогда об этом не говорил. А может не говорил, потому что Виктор никогда его об этом не спрашивал. И правда, не спрашивал. Не спрашивал. А почему?

А почему в его жизни все так получается? Не был. Не был на похоронах у Маши. А у него интересно, у него на похоронах кто будет? Кто придет с ним проститься? Рабочие, которым он нещадно занижал, как только можно, зарплату? Гоша, устроивший ему юридический рэкет? Лида, бывшая жена? Жанна?

Да, да. Именно Жанна. Именно Жанна, это тот человек, кто его поймет, это тот человек, который его беззаветно любит. Это тот человек, который сейчас, именно сейчас и спасет его от этой темноты, манящей, зовущей, ревущей темноты реки, спасет от этого молчаливого безразличия моста, старой ржавой махины. Спасет. Только Жанна спасет.