Мост

Еди сделал недовольную мину и, пытаясь отвязаться от назойливого Овеза, процедил сквозь зубы:

— У меня все нормально…

Но он ошибся, Овез прилип к нему как банный лист.

— Теперь-то уж сожалеешь, наверное, не так ли?!

— О чем это я должен сожалеть? — вскипел Еди.

— Постеснялся быть дояром, подался в институт. А теперь, как я слышал, ты променял учебники на метлу. Поздравляю…

Еди затрясся в бессильной злобе, он то бледнел, то краснел. Теперь только он понял до конца, куда клонил Овез, рассказывая про аукцион и слет.

— Останови машину! — непонятно к кому обращаясь, крикнул Еди.

Кошек резко нажал на тормоза, и автомашина, оставив глубокие следы на дороге от колес, остановилась. Еди выпрыгнул из кабины и хлопнув дверцей, зло выкрикнул:

— Катитесь вы к черту!

Кошек заколебался, но Овез на правах начальника скомандовал:

— Поехали! «Хотя ты и совершил паломничество в Каабу, глаза твои так же плутоваты», — говорят в народе. Знаем мы его. В городе навоз подбирал, а здесь хорохорится… Поехали!

Подняв клубы пыли, машина помчалась в сторону села…

* * *

Веллат-ага скончался вчера, после полудня.

Сегодня с самого утра к дому усопшего повалил народ. Мужчины в халатах и черных тельпеках, а женщины в стареньких паранджах засуетились, словно потревоженный муравейник. А люди, предупрежденные за ночь, все прибывали и прибывали, заполняя не только дом и двор, но и близлежащие сельские улочки.

Удивительный обычай у моего народа. В будничные дни в селе мало кого увидишь на улице, каждый занят своими заботами, с утра все разбегаются, кто куда. Но в дни, подобные этому, люди словно у них нет никаких дел, собираются вместе, без лишних слов распределяют между собой хлопоты, нередко и расходы по похоронам односельчанина…

Солнце уже поднялось высоко в небе. Все, кому надлежало быть, собрались. Желающие успели попрощаться с усопшим. Прибыл и мулла. Покойника обмыли и обрядили. Но почему-то не торопились выносить из дому тело Веллат-ага. На вопрос нетерпеливых, почему не торопятся к выносу тела, отвечали коротко: «Не все еще в сборе».

Люди, притомившиеся долгим ожиданием, начали устраиваться под тенью домов и деревьев.

Крепко сбитый человек, прохаживающийся во фруктовом саду, кивком головы пригласил к себе четырех участников похоронной процессии и, как подобает в подобных случаях, тихо сказал:

— Вы только полюбуйтесь. Не зря, оказывается, тараторили: «Сад Веллат-ага да сад Веллат-ага». Сад великолепен.

Подошедшие согласно закивали головами. И в самом деле, вряд ли кто из них ранее видел, чтобы одно дерево плодоносило разными плодами, да в таком изобилии. Яблоки, сливы, абрикосы, алыча, густо нанизанные на ветках дерева, вызывали удивление.

— Бедный Веллат-ага, — произнес подавленным голосом один из собравшихся, — сколько раз он приглашал меня к себе и обещал научить секретам скрещивания сортов. Да все вроде было недосуг… А теперь поди подними беднягу…

Все смолкли разом и понурили головы, словно отдавая последнюю дань живым памятникам, выращенным заботливыми руками Веллат-ага.

— Видать, и хромота сокращает жизнь человека, — нарушил тишину рябоватый мужчина. — Ведь он был не так уж и стар, бедный…

— Как ни говори, люди уважали его. Все сельчане, почитай, шли к нему за советом.

— Умереть так, как умер Веллат-ага, большая честь, да ниспошли ему господь счастья и на том свете, — словно закругляя разговор, заговорил самый старший из собравшихся здесь.

Солнце близилось к зениту. Еди, самый младший сын Веллат-ага, все не показывался.

Почтенного вида аксакал отозвал одного из сыновей усопшего в сторону:

— Чары, целесообразно ли твоего отца более задерживать у ворот вечности?!

Чары, мужчина лет сорока пяти, вместо ответа с надеждой посмотрел на дорогу.

— Может быть, подождать еще немного… — предложил аксакал, невольно поддавшись настроению Чары, и, немного помолчав, добавил: — А время-то идет, день короток…

Не дождавшись определенного ответа, аксакал направился к другому сыну усопшего:

— Как нам быть, Бяшим?

И Бяшим не смог дать аксакалу вразумительного ответа. В это время к аксакалу подошла молодая женщина, видимо, из самых близких усопшего и сказала:

— Пусть еще немного подождут, Хораз-ага, он придет, вот увидите, обязательно придет…

— Всему есть свой предел, Бибигюль. Телеграмму вон когда дали, если бы хотел, давно был бы здесь… Видать, не судьба ему попрощаться с отцом…

Бибигюль позвала на помощь свою сноху Тумарли.

— Тумарли, иди, скажи Бяшиму, пусть еще немного подождут.

Но Тумарли даже не шелохнулась, поэтому Бибигюль, еще более растерявшись, запричитала:

— Бедняжка мой, был лишен материнской ласки, теперь и с отцом не сумеет попрощаться!

Хораз-ага так и не сумел принять никакого решения. В подобных случаях нелегко быть аксакалом села. Он, потоптавшись на месте, направился к старейшинам за советом, стоявшим в стороне от основной массы людей.

Совет старейшин был короток: «Надо хоронить».

Веллат-ага на плечах сыновей и самых близких ему людей из мужского рода совершил свой последний путь, и тело его обрело вечный покой.