Помнит ли она о Мелькиме? Ещё пол–луны назад они с Аркайчиком должны были вернуться в посёлок. Не вернулись. Такое нередко бывало. Духи с удовольствием забирают свою долю горских жизней: зазевался, оступился на узкой обледенелой тропе, испугался пения гор или рокота ветров, тени за скалой — поминай как звали. А они оба — одиночки, не охотники, не воины; старик да мальчишка, перегонщики скота. Мало ли таких было и будет ещё. Уже и паст
Оротов они увидели незадолго до ночёвки. Те шли споро, торопились успеть к перевалу Умукт
Как ни торопились старик и мальчик, но шли они медленнее солдат. К ночи миновали подвесной мост и обессиленные засели в загоне для скота, зарылись в солому. И слышали, как вскоре подошли ороты, встали лагерем на той стороне пропасти, за выступом скалы. Тогда, в темноте, натаскали они соломы в яму, в сорока шагах от моста, перебрались в неё, засели, ожидая рассвета.
Спозаранку ороты поднялись, загомонили, залаяли на своём визгливом и гнусавом языке, засуетились. Когда первые четверо ступили на мост, Аркайчик выстрелил. Бросил ружьё Мелькиму, на зарядку. Пыхнул из второго ружья. Оба выстрела были хороши — два человека повалились, один из них ухнул с мостика в пропасть. А вот стрела, пущенная Мелькимом из лука, цели не достигла.
Ороты опешили, замялись, закричали, не разглядев противника. Аркайчик дал ещё два выстрела — убил одного солдата и ранил другого. Тогда испуганные вояки в панике бросились от моста вспять, повалились на снег, залегли, принялись беспорядочно стрелять.
А потом ухнула мортира.
И следом пошла лавина…
И вот уже две лунных четверти сидят Мельким с Аркайчиком в сенной яме, держат оротов за мостом. Последняя лепёшка и пластик вяленого мяса съедены ещё одиннадцать дней назад. У Аркайчика оторвана ядром ступня; обессиленный старик теперь заряжающим.
Но сегодня, кажется, было их последнее солнце. Если этой ночью, которая уже на подходе, ороты решатся ещё раз попробовать перейти мост, Мельким не сможет их удержать. Коли помогут д
И они убьют его.
Почувствует ли Оталькино сердце, что он умер? Сожмётся ли вдруг, заболит ли, заставив бросить замешанное тесто, сесть на скамью и заплакать ни с того ни с сего? Ведь наверняка она знает сейчас сердцем, что Мельким жив. И ждёт его.
Снова застонал во сне Аркайчик, дёрнул рукой. Воюет старик, бьёт прущих через мост врагов.
А может быть, не ждать? С наступлением темноты переползти мост, прокрасться в лагерь оротов и вырезать их? Сколько удастся. Оставшиеся если и придут в когол, так будет их уже мало. Быть может, справятся с ними старики.
Мельким кивнул своим мыслям, посмотрел на лежащего Аркайчика. Без всякой надежды подгрёб к нему ещё соломы, прижался щекой к заросшей щеке, послушал дыхание. Вроде, дышит…
Ружьё с собой брать не имело смысла: лишняя тяжесть, а после первого же выстрела поднимется весь остаток оротского лагеря. Нет, действовать нужно будет тихо, и лучший помощник здесь — конечно нож.
Нож у Мелькима был хороший, мальчик им гордился и налюбоваться на него не мог. Боевой нож с удобной гнутой рукоятью, с упором, с отточенным клинком синеватой стали, по которому расползлись изморозью закорючки–буквы иноземной непонятной вязи. Это Атульч
Как ни был сейчас ослаблен Мельким, но перерезать этим ножом горло — не задача.
Он прислушался к лагерю оротов. Не слыхать было ничего. Может, и не полезут они сегодня на мост?
Впрочем, надежд на то, что они вдруг откажутся от своих планов, не было. Им просто деваться некуда. Или умереть тут голодной и холодной смертью, или пройти мост и двинуться дальше, в надежде наткнуться на какой‑нибудь когол, который окажется по зубам десятку измождённых людей. И конечно же они знают, что противников всего двое. И это их особенно бесит. Но сделать они ничего не могут.
Не могли. Пока не кончились у старика и мальчика заряды…
Ещё засветло, незадолго до сумерек, Аркайчик тихо, не просыпаясь, умер.