Мост. Боль. Дверь

Проходившая мимо старшая сестра их отделения, высокая и стройная, даже немного вытянутая, похожая на Снегурочку, написанную совместно Билибиным и Боттичелли, подтолкнула его легонько к дверям отделения.

— Нельзя так долго стоять в вестибюле, тут сквозняки. Идите-ка в свою палату.

Вечером, когда все смотрели программу «Время», Петрова позвала постовая сестра Лидочка.

— Вас к телефону, — сказала она удивленно. — Пожалуйста, в ординаторскую. Доктор Эразм Полувякин. — Сестра была очень молоденькая, крутобедрая, как луковка, на крепких, звонко шагающих ножках. Она проводила Петрова в ординаторскую, взяла трубку и сказала, заливаясь румянцем:

— Доктор, сейчас трубку возьмет больной Петров. Но я вас прошу не звонить ему больше. У нас категорически запрещено звать больных к телефону.

— Понял, как меня уважают? — закричал в трубку Эразм. — Видел, какие у нас в медицине кадры? Сто процентов за то, что она хорошенькая. Только хорошенькие позволяют себе дерзить врачам.

— Хорошенькая, — подтвердил Петров. — Я бы даже сказал — очень хорошенькая.

Сестричка покраснела еще гуще.

Эразм закричал в трубку:

— Я тебе так позвонил — потрепаться. Как настроение?

— Что ты Софье нагородил — сколько процентов за смертельный исход?

— Восемьдесят восемь, брат, восемьдесят восемь. На пятьдесят процентов они не клюют. Саша, я же баб знаю. Будет бегать к тебе в больницу, как к любовнику на свидание. Самонаилучший харч притащит. Икорку. Бананы. Ананасы. Даже моя Персефона рвется. Собирается тебе блинчики с мясом нажарить. Уж на что равнодушная. Ну ладно, Петров, всего. Дыши ровнее.

— Вы спите с сонными? — спросила сестричка, закрывая ординаторскую. — Первая ночь в больница трудная — новички, по обыкновению, не спят. Я вам укол сделаю.

Но и с уколом Петров долго не мог уснуть. Храпели и стонали сопалатники. Было душно — проветривали только днем, для чего все из палаты выходили. У окна шелестяще, как дождик по опавшим листьям, плакал во сне Голосистый.

Когда Петров все же уснул, посетило его сновидение «Уход жены Софьи к другому».

Софья, такая, какую он видел днем, в короткой дубленке и клетчатой юбке, уходила от него с артистом Яковлевым (все же с Яковлевым, не с каким-то там Челентано). На прощание Софья сказала:

— Я думаю, будет честно, если я уйду от тебя не после операции, а до. Чтобы на операцию ты пошел свободным.

— Это очень благородно с твоей стороны, — ответил Петров.

Софья уходила улыбаясь и пошевеливая пальцами поднятой руки, как это делают фигуристки, посылая привет по телевидению своим близким с чемпионатов Европы и мира.

Петров тоже махал ей и радовался, что они оба такие интеллигентные.

Но вдруг его охватил страх, какой-то жуткий, животный страх, и он побежал по пустым улицам, по набережным, вдоль воды с насквозь проржавевшими кораблями.

На следующий день, едва Петров позавтракал, в холл заглянула дочка Анна и поманила его.

— Тебе гулять можно?

— Можно.

— Пойдем. Не хочу я тут сидеть. На, возьми. — Анна протянула ему тяжелый полиэтиленовый мешок с напечатанными на нем женскими лицами, остекленелоглазыми и густо напомаженными.

— Мешок вернуть? — спросил Петров. — Небось заграничный.

— Не нужно. Я их терпеть не могу — наркоманки. Давай быстрее. Потом переложишь в холодильник сметану и ветчину. А сейчас брось на кровать. Я с Гульденом.

Погода была теплая. Снег подтаивал. Идти было скользко. Обрадованный Гульден скакал на Петрова и сбоку, и сзади, и на грудь.

— Хотела взять Антошку, — сказала Анна. — Да нечего ему тут делать.

— В каком смысле?

— В прямом. Думаешь, приятно смотреть на обреченных людей?

— Ты всегда была исключительно откровенной девочкой.

— Как фамилия твоего завотделением?

— Дранкин.

— Он. Я справлялась — классный специалист, самый лучший. Кстати, ты нацарапал ногтем в «Модильяни»?

Петров хотел сказать: «Эразм», но, помычав, все же сказал:

— Я.

— Это твое хулиганство Антошка взял на себя. Представляешь, он тебя любит. Нас с отцом игнорирует, а тебя любит. Па, может, у тебя есть какие-нибудь желания? Скажем, куриный бульон с домашней лапшой?

— Нету, — сказал Петров.

— Па, Сергей хотел перевести тебя в институт к профессору Герману, но ему посоветовали не волноваться — на сегодня в Ленинграде нет лучшего хирурга по твоим делам, чем Дранкин. И атмосфера у вас на отделении, говорят, душевная, и коллектив, утверждают, как на подбор.

— На подбор и есть, — заявил Петров с гордостью. — Они тут не в игрушки играют, не прыщики йодом смазывают, им тут фанфаронствовать некогда — нужно спасать людей.

Дочь усмехнулась.

— Вот и не прав ты, па. Они не спасают — они работают. Стоит им вместо работы начать спасать, как все тут и кончится. Или, наоборот, начнется невесть что. Проводи меня до трамвая.

На остановке Петров присел на корточки, а Гульден, встав на задние лапы, лизнул его в нос.

Петров махал вслед уходящему на мост трамваю. Ветра не было, но глаза его слезились. «Нервы ни к черту, — подумал он. — Нужно попить транквилизаторы. Хотя с чего бы моим нервам так расшататься? Глупо».