Мост бриллиантовых грез

А интересно, как на нее реагирует Роман? У него ничего нигде не оттопыривается? Да вроде никак не реагирует: в вырез джемпера Катрин не пялится, занят сугубо сбором бумажек. Ну, благодарение богу, а то Фанни, наверное, умерла бы на месте, если бы Катрин подействовала на Романа так же, как в свое время на Лорана.

Ну вот, эти двое собрали наконец все листки… выпрямились… Катрин пропела своим низким голосом:

– Спасибо, мой мальчик!

«Твой», ишь ты! Не твой, а мой, мой, мой!»

– Не за что, – развел руками Роман, против воли (ну конечно, против воли!) упираясь взглядом в вызывающее декольте. И в эту минуту Катрин вдруг протянула ему один из своих листков.

Роман глянул на него – и тотчас резко скомкал листок. Исподлобья, растерянно уставился на Катрин. А та, хохотнув, пожала круглыми плечиками и поплыла дальше, скрылась за поворотом коридора…

Один Господь Бог знает, как удержалась Фанни, не бросилась на Катрин! Бросалась уже – из-за Лорана, так что не стоит повторяться. К тому же сейчас имелось кое-что поважней. И Фанни обернулась к Роману:

– Что она тебе дала? Покажи!

Тот отвел глаза:

– Да брось, ерунда!

– Нет, все равно покажи! Что там такое? Записка? Она назначила тебе свидание? Она хочет отнять тебя у меня, как отняла уже Лорана!

– Тише, Фанни, – чуть ли не испуганно прошептал Роман. – Ты что так кричишь? Нас все слышат!

– А мне плевать!

Неизвестно, что бы она еще выкрикнула, что сделала, чтобы завладеть несчастным листком, который сунула Роману паршивка Катрин. Однако в этот момент из стены – ну честное слово, из стены, больше неоткуда ему было взяться! – возник корректный секьюрити в черном костюме и с легкой укоризной покачал головой, кивком указав на табличку с сакраментальной надписью: «Просьба соблюдать тишину!»

Фанни всхлипнула, схватила Романа за руку, потащила к выходу. Он покорно шел следом, глаза его были опущены, лицо отчужденное. Листок сунул в карман куртки…

Плохи дела, с отчаянием подумала Фанни. И – словно нарочно! – чуть они вышли из-под арки Лувра, как мимо по рю Риволи медленно проследовала убийственной красоты золотистая «Ауди» с опущенным верхом из бело-молочной кожи. Вела «Ауди» Катрин: такая же золотистая и бело-молочная в своей кожаной курточке, отороченной мехом ламы. Волосы шикарно повязаны алой косынкой, на руках алые перчатки, отчего руки казались окровавленными чуть не по локоть.

«Это кровь из моего сердца, – подумала Фанни. И сама испугалась этой безумной мысли. – Из моего разбитого сердца!»

И она вдруг начала рыдать – да так бурно, безнадежно, отчаянно, что Роман не на шутку перепугался, начал обнимать ее, уговаривать успокоиться. На них оглядывались, смотрели кто с сочувствием, кто насмешливо, а Фанни все рыдала, все никак не могла угомониться. И тогда Роман подхватил ее на руки и понес через площадь Кольбера, потом по улице Ришелье и нес, не опуская, до самого дома. И вверх по лестнице потащил было, да Фанни слабым от слез голосом напомнила про лифт. В лифте Фанни уже не рыдала, а вцепилась в Романа, целовала его неистово, он отвечал так же безудержно. Диво еще, что они вспомнили: все-таки в лифте заниматься любовью не стоит, неудобно, да и зачем, если вот она, квартира с диваном в гостиной, кроватью в спальне и еще с маленьким диванчиком в столовой да софой в кабинете! Ну, если честно, сначала они свалились на пол в прихожей, только потом перебрались на кровать. Возбуждались снова и снова, едва угомонившись. То ласкались, то терзали друг друга, и Фанни все было мало, мало… она сама удивлялась своему неистовству…

Наконец Роман уснул. Фанни какое-то время лежала, вслушиваясь в его дыхание, потом осторожно сползла с постели и не без труда – ноги ломило, просто ужас какой-то! – медленно прошла в прихожую, где так и валялась кучкой на полу сброшенная в спешке одежда Романа.

Подняла куртку, встряхнула…

Во внутреннем кармане зашелестело. Вот оно!

Фанни сунула в карман руку и выхватила смятый листок. Развернула – и с коротким, истерическим визгом понеслась к кухонному окну, рванула на себя створку, вышвырнула листок вон… с усилием подавив желание выброситься за ним следом.

Давно, ох, давненько, не посещало ее это почти неодолимое желание! Давно не возвращалось, а сейчас вот вернулось… после того, как она посмотрела на рисунок Катрин. Вроде бы та же самая скульптурная группа, которую рисовали в Лувре ученики художественной школы, но нет, не та же самая: на этом рисунке красивый молодой сатир с лицом Романа убегает от сморщенной, сгорбленной, иссохшей ведьмы, страшно похожей на Фанни…

* * *

Проводница Якушкина – ну, та самая, в вагоне которой умер Валерий Сергеевич Константинов, – возвращалась домой после очередной поездки в Москву.