Мост через бездну. Вся история искусства в одной книге

Тот, кто видел подлинники Малевича, никогда не спутает их с копиями. Чего, казалось бы, сложного — написать черный круг (небо — свет) на белом (дао) фоне. Дело и в круге, и даже в пропорциях, но более всего в самой живописи и ее энергии. Это повторить невозможно. И никакая иллюстрация не в состоянии передать ощущение напряжения и пространства. В картине «Супрематизм» (1917–1918 гг.) — желто-золото-лимонный прямоугольник с жестким отделяющимся левым краем и тающим где-то в бездне белого, выцветающим до белизны правым краем, — содержания не меньше, чем в любой описательной живописи. Предметная живопись всегда замыкается на определенном рассказе. Метафизика энергетических криков и шепотов в черно-красно-синих, голубых, желтых, знакомых по древнекитайскому алфавиту цветоформ — новый язык вселенской материи и поэзии. Ноль цвета значит вне цвета. Это уже «белый» период супрематизма Малевича. Счастье — увидеть его белые картины в Стедейлин-музеуме в Амстердаме. Он единственный, кто смог передать живописью чистую энергию не определяемой никем непрерывности материи. Покой и пульсация, заполняющая все пространство полотна. «Белое» — очень условное обозначение «не-цвета». Праматерия всего сущего, магма живописного состояния, из которого рождается большой белый крест как первичный знак нашего сознания. Попытка эмоциональной или словесной интерпретации внепредметных, живописно-фигуративных полотен нового станковизма невозможна. «Черный квадрат» магически страшен прорывом в бездну. Он бесконечно раздражает. Ну что же. Искусству до́лжно иметь комментарий. Малевич сам написал четыре варианта своего квадрата. Но только первый полон живописи и энергии. Сам Малевич не смог повторить своей картины. Это о многом говорит.

«Белое» Малевича — праматерия. Пра есть живая субстанция до материи. В ней — все, все и ничто. «Дао как вещь-существо — это туманность, это — неразличимость».

О неразличимое! Туманное! Внутри него содержатся образы.
О туманное! Неразличимое! Внутри него содержатся вещи.

О глубокое! Сокровенное! Внутри него содержатся геночастицы!
В нем вижу Прародителя множества вещей.

Даосский трактат Чжуанзы

(А. Лукьянов. Истоки Дао. С.138)

Малевич не отрицает (как его упрекали) классическое европейское искусство. Он только хочет идти вперед. «Сами мастера Греции, Рима и других стран никогда не стремились к культуре прошлого, они были выразителями, иллюстраторами той жизни, в которой жили» («О новых системах в искусстве»). «Погоня за современной культурой напоминает выдувание мыльного пузыря. Пузырь лопается, и приходится выдувать новый».

В работе «О новых системах в искусстве» Малевич объясняет значение нового цветоформообразующего энергетического искусства. И из начала века ХХ перекидывает мост через бездну времен не к истокам средиземноморским, но к иным берегам. Сравним две цитаты. «Интуиция — зерно бесконечности, и в ней рассыпает себя все видимое на нашем земном шаре. Формы произошли из интуитивной энергии, преодолевающей бесконечное, отчего и происходят разновидности форм как орудий передвижения.

Шар земной не что иное, как комок интуитивной мудрости, которая должна бежать по путям бесконечного» («О новых системах в искусстве»).

«Бесформенное — Великий Предок вещей,
Беззвучное — Великий пращур голосов.

Его сын — свет; его внук — вода.
Все (земля) родилось из бесформенного».
Развертываясь в космос, одно-единое разворачивает и девятипольные матрицы неба и Земли, верхний круг и нижний квадрат.

«Хуайнаньзы» (25 с.10–11)

(Цитируется по А. Лукьянову. с.139).

Из первичности цветоформ, законов энергетических сочетаний рождается мысль Малевича о новом синтезе в искусстве подобно тому, как это произошло когда-то, незапамятно, в Китае. Из того же космопланетарного сознания через тысячелетия из века Овна и Рыбы в век Водолея.

Корчатся звезды в танце / точки света холодом /
Среди невидимых, /
И недалеко смотришь, / Когда дрожат /
Пятна на руках / Синие и розовые.

(К. Малевич)