Мост через бухту Золотой Рог

Девушка застегнула на себе куртку. Они поехали на машине, и девушка любовалась Парижем и профилем парня. Вот промелькнула и тут же скрылась освещенная Эйфелева башня, и снова профиль парня. Люди шли по улицам, со странными, очень длинными батонами в руках они неспешно возвращались домой. Парень и девушка зашли в какой-то ресторан и сели за столик. Длинный батон, с какими все шли по улицам, лежал перед ними в хлебнице уже нарезанный. Парень взял кусок и, словно они оба птицы, раскрошил его на мелкие кусочки и стал этими крошками девушку кормить, рассказывая при этом о Лорке, великом испанском поэте. Он прочитал одно из стихотворений этого Лорки: «Hei luna, luna, lunada».[39] Оказалось, luna по — испански тоже «луна». Он переводил: цыгане украли луну, нарезали на ломтики и сделали себе из них серьги. Ресторанчик был маленький, с подгулявшим полом. Пожилая хозяйка принесла им еду и ушла за стойку, продолжив там мыть посуду; ресторанчик назывался «Ше Мари». Входная дверь почти не закрывалась, то и дело в ресторанчик входили люди и с таким громким хрустом впивались в куски багетов, что за этим хрустом не слышно было их голосов. За столами все вокруг ели улиток. А есть их — совсем не простое дело. Однажды в детстве я наблюдала, как мои родители собирали в лесу улиток, они были ужасно липкие и оставляли на мокрых листьях и на земле слизистый след. Родители собрали их в кастрюлю и залили на ночь водой. По их словам, улитки в воде должны были впасть в беспамятство и отдать свою слизь. Наутро мы проснулись оттого, что повсюду вокруг нас ползали улитки. Объединенными усилиями они исхитрились приподнять крышку, выползти из кастрюли и теперь оставляли свои клейкие следы по всей квартире, на стенах, на полу, повсюду. Мама сказала, она теперь ни за что не сможет есть этих улиток, раз они побывали гостями в нашем доме. Мы собрали всех улиток, бережно завернули их в мокрые тряпки и отнесли обратно в лес. Девушка хотела рассказать парню эту историю по-английски, но многих слов не знала, поэтому продолжала есть молча. Они оба ели молча, только иногда смеялись. Хозяйка приходила, приносила на стол и убирала со стола разные вещи, производя при этом даже легкие шумы, но ничто не могло отвлечь парня и девушку друг от друга. Предметы на столе перед ними появлялись и исчезали, парень брал бутылку, подливал воды или вина, но ни эти движения, ни эти звуки не могли нарушить их уединенности. Они оба успевали заметить цвет вина, услышать бульканье воды, но ничто не могло оторвать их друг от друга. Все предметы вокруг были здесь только ради них, а не они ради предметов.

Когда они уходили, парень снял с крючка свой белый плащ и снова, как тореро, небрежно набросил его себе на плечо. Потом они подошли к машине, в стеклах которой сияло отражение Эйфелевой башни. Но девушка даже не обернулась. Однако тут парень заметил, что взял с вешалки в ресторане чей-то чужой плащ, потому что его плащ валялся в машине на заднем сиденье. Он оглядел на себе этот чужой плащ, сказал «It is o'kay»[40] и так, с двумя плащами, они и поехали в университетский городок. Когда вышли из машины, снова шел дождь, в столбах света от автомобильных фар он опять падал мириадами светящихся игл. Парень взял один из плащей и снова укрыл им себя и девушку, как палаткой, и снова по этой палатке застучали капли. Дождь был какой-то добрый, ласковый. Было ужасно приятно в промокших чулках и туфлях, с мокрыми волосами снова войти в ту же комнату, скидывая с себя вместе с плащом холодную сырость. Поскольку вся одежда на них промокла, они, разумеется, снова разделись. И прижались друг к другу, как овечки. Парень опять поставил пластинку, испанский мужской хор затянул песню о любви. На улице шел дождь, его капли молотили по стеклу, но здесь, в комнате, пели мужчины, и девушка прислушивалась к их голосам, забывая о дожде. Парень опустился на колени и, подпевая пению мужчин, которые выводили «Que bella rosa»,[41] обнял ноги девушки. Я слушала незнакомую песню, иные голоса в этом мужском хоре звучали уже довольно шепеляво. Но все равно это было замечательно — слушать голоса мужчин, — и тех, у кого еще полон рот зубов, и тех, у кого зубов почти не осталось, — а они все пели о любви: «Que bella rosa, rosa, rosa».[42] Прекрасно было запускать руку в волосы парню, что стоит перед тобой на коленях и поет вместе с ними. Благодаря этим голосам я чувствовала, что девушка сейчас в надежных мужских руках. Я закрыла глаза, и последнее, что я услышала, был голос парня, перекрывающий поющие голоса мужчин. Парень говорил девушке:

— You are a crazy horse.[43]