Мост через бухту Золотой Рог

В эти же дни мне пришло от отца письмо. Он писал: «Доченька моя, наша мама очень больна. Возвращайся в Стамбул как можно скорей». Я жутко испугалась, что мама умрет, и немедленно собралась в Стамбул. Было лето, двое студентов из турецкого студенческого объединения сказали мне:

— Если хочешь, поехали с нами. Мы на машине едем, через Чехословакию, Венгрию и Болгарию, хотим подышать воздухом социализма.

Когда мы выехали из Берлина на юг, чуть ли не одновременно с нами из Берлина на персональном поезде с поездкой через всю страну отправился иранский шах, посещая по пути различные немецкие города. Мы остановились на ночлег у крестьянина в баварской деревушке и поздно вечером пошли в местный кабак; по телевизору шел репортаж об очередном дне шахского визита, показывали, как одновременно с прибытием его поезда над вокзалом зависли полицейские вертолеты. На случай необходимости чрезвычайного хирургического вмешательства шаха везде и всюду сопровождал личный врач. Незадолго до прибытия поезда все соседние пути были заблокированы пустыми составами, дабы оградить поезд шаха от возможного покушения. Шах шел в лаковых туфлях, и повсюду, куда бы ни ступали эти туфли, объявлялась чрезвычайная готовность всех секретных спецслужб и органов охраны порядка. В Мюнхене от Главного вокзала были принудительно эвакуированы шестьдесят припаркованных машин, причем автовладельцам пришлось еще и заплатить за эвакуацию. Воздушное пространство над головой шаха на высоте менее двух тысяч метров было закрыто для всякого воздушного сообщения. На Майне водолазы обшаривали речные суда в поисках магнитных мин и иных подрывных устройств. Специальный локомотив ехал впереди шахского состава, дабы принять на себя любые причитающиеся шаху диверсии. Когда его принимали в Бонне в роскошном замке, оркестр играл Баха, но звуки музыки заглушало пиканье полицейских раций и другой аппаратуры. Полицейские были во фраках. После репортажа показали документальный фильм про новый, только что разработанный ручной протез, с которым даже ногти на другой руке срезать можно. В ту пору в Германии было еще много мужчин с ручными протезами; эти искусственные руки, упрятанные в черные кожаные перчатки, пугали своей странной неподвижностью.

Из Баварии мы поехали в Венгрию. Я очень уповала на то, что тамошние ухабистые дороги помогут мне избавиться от ребенка. Снова и снова бегала я в туалет изучать свое исподнее. Наконец в каком-то придорожном венгерском кафе я углядела у себя на трусах две капельки крови, но сильно засомневалась, что такой малой кровью можно расстаться с ребенком.

В Будапешт мы въехали, словно в другую эпоху. Тускло, подслеповато светили уличные фонари, наши глаза давно привыкли к яркому берлинскому свету. Однако эти слабенькие фонари были по — своему очень красивы. Мы стояли в Буде на берегу Дуная, у самой воды, вдруг раскрылась дверь какого-то ресторанчика, выпустила молоденькую девушку с парнем и тягучие аккорды цыганской песни, потом дверь захлопнулась и музыка стихла. Девушка и парень смеялись. Вокруг была тишина, безмолвствовал весь огромный город, и только смех этих двоих звонко разносился над водой. Мы всей душой любили эти тяжелые двери, разбитый булыжник мостовой, величавое течение Дуная, этот тусклый свет. Мы кричали «Со-сиа-лисм!» и полной грудью вдыхали социалистический воздух. Ночевали мы в машине, наутро нас разбудило солнце; найти кафе, в котором можно позавтракать, оказалось неразрешимой задачей. Уже за городом, на обочине шоссе, какая-то крестьянка продала нам теплого молока и сладковатого хлеба, и мы опять восторгались социализмом. Потом мы долго ехали через Югославию, и Югославию мы тоже любили изо всех сил. Мы открывали окна, нюхали социалистический воздух и радовались социалистическим облакам. На шоссе нам попадались машины турецких рабочих из Германии. Один рассказал, что в пути ему не понравились какие-то странные шумы в работе движка, поэтому он на всякий случай поехал медленней.

— Тем не менее меня останавливает югославская дорожная полиция: «Ты совершил обгон». Да я, говорю, вообще никого не обгонял! «Ты обгонял, но так медленно, что создавал помехи следующим за тобой машинам». Только тут я понял: он взятку хочет. Ну, я ему тогда и говорю: «Слушай, я в Турции работал в полиции, вот как ты здесь. Я тоже, как и ты, брал взятки. За это меня из полиции турнули. Видишь, я теперь вынужден корячиться дорожным рабочим в Германии, на чужбине. Но так и быть, вот тебе десять марок на обед». Так он, гнида, у меня паспорт отобрал. «Гони, — говорит, — тридцать марок, иначе не видать тебе твоего паспорта». И попросту с места рванул, уехал, заставив меня через весь город за ним тащиться. Вот гад! Ну, поехал за ним, куда он, туда и я. У меня уже бензин почти на нуле, только тут он тоже на бензоколонку завернул. Отдал я ему эти несчастные тридцать марок, получил свой паспорт и еще за заправку двадцать марок выложил.