Мост через канал Грибоедова

– Что вы делаете? Подождите, еще рано, – слабым голосом запротестовал старик.

Носиков плечом отодвинул его и вошел. Квартира выглядела как нежилая. Прихожая без полок и вешалок, коридор, освещенный сквозь дверной проем сбоку. Рваные обои на стенах. Носиков шел по коридору, открывая двери, а старик семенил сзади. Первые две комнаты были пустые, без мебели, третья тоже была пустая. А посередине четвертой стоял стул, к которому привязана была Марина. Странное дело, но в первый миг картина показалась Носикову знакомой. Ноги Марины были привязаны к ножкам стула, плечи и локти – к спинке. Какие-то части одежды еще оставались на младшем менеджере, а какие-то были разбросаны по полу. Рот был заткнут цветастой тряпкой – наверное, блузкой, потому что по сторонам болтались два рукава с манжетами.

Три ужасных старика были тут же рядом (четвертый оставался у Носикова за спиной). Один, самый косматый и страшный, сделал шаг вперед.

– Почти все готово, хозяин, – сказал он и улыбнулся.

– Что готово? – едва не закричал Носиков.

– Почти готово, – пробормотал старик.

– Все как вроде бы так, – сказал другой.

– Нет, нет, не надо! – воскликнул третий, закрывая лицо руками.

Носиков ударил его со всей силы. Ударил второго и первого. Бил, не разбирая куда и кого. Кого-то упавшего бил ногами. Когда разбежалась нечистая сила, перевел дух.

В комнате оказался нож – разрезать веревки.

Тех слов, что сказала Марина, Носикову не хотелось ни слышать, ни помнить. Он хотел выброситься в окно, но этаж был только второй, и Носиков вышел в дверь.

98

«Я садист, я маньяк», – шел по улице и тихо повторял про себя Носиков. А иногда говорил даже громко и вслух, и тогда люди сторонились его и уступали дорогу.

«Я садист, я маньяк», – повторял Носиков, и в голову к нему приходили покаянные мысли.

Каким эхом аукнулся последний сделанный им портрет – стул стоит на мосту, младший менеджер сидит на стуле, – он вспоминал и зарекался писать что-нибудь подобное.

И разве не очевидно было, что его стремление запечатлеть младшего менеджера на стуле говорило о некотором потаенном, скрываемом от самого себя, желании. Нет, такому как он, Носиков, вообще нельзя брать в руки перо и бумагу.

А в детстве – разве он не мучил маленьких динозавров?

А однажды был влюблен в зубного врача, вспоминал Носиков.

Последнее, конечно, говорило скорее о склонности к мазохизму – боль и заботливое внимание, такой коктейль легко может броситься в голову. Но мазохизм и садизм Носиков считал двумя сторонами одной медали. При этом, если садизм можно было считать более или менее естественным свойством человечьей натуры, то мазохизм, не уравновешенный достаточной долей садизма, был явно ниже человеческого достоинства. Последняя мысль когда-то принадлежала Жукову, но, однажды зайдя в голову Носикова, осталась там надолго. С мыслями это бывает.

«Я садист, я мазохист», – шел Носиков и вздыхал, но несчастье он видел не в этом, а в том, что Марина, жена сантехника, младший менеджер, не была ни одним, ни другим.

А следом за Носиковым шли три страшных старика, которых он не замечал. Один плакал, другой стонал, а третий рвал на себе волосы.

99

У Носикова в его темной комнате одно время висела картина «Бурлаки на Волге». Настоящая картина, написанная на холсте и маслом, но не Репина, а какого-то другого художника.

Название картины тоже, наверное, было другое, потому что не русские мужики тянули лямку, а китайцы и негры.

И река, значит, могла быть не Волга, а Янцзы или Нил – с равным, 50 на 50, успехом. Но на песке переднего плана видны были все те же предметы – остов старой корзины, коряга, сломанный ящик.

Картина с бурлаками висела на стене у Носикова недолго, а потом ее место заняла другая картина – тоже настоящая, написанная на холсте и маслом, но художник был неизвестен (как, в общем-то, он был неизвестен и для первой картины, но там все-таки присутствовал Илья Репин – как в некотором роде соавтор).

На второй картине изображена была улица в незнакомом городе. Невысокие дома с черепичными крышами и прочее. Эта картина была похожа на окно первого этажа, хотя на самом деле квартира Носикова была на втором этаже, чему соответствовали другие окна – в большой комнате и на кухне. Но именно в это окно, как в дверь, вышли два нитголлоха – Никанор и Василий.

Носиков повесил на картину, как на окно, занавеску. Иногда занавеску отдергивал и, лежа на красном диване, смотрел на картину, словно в окно – на улицу, деревья, невысокие дома с черепичными крышами.

P.S. Носиков не знал, какой художник написал первую, и какой – вторую картину, но он думал, что это один и тот же художник, а с какого-то времени стал в этом уверен.

100

Главное – чтоб была стена, а на стене – картина.

Картина – это окно, если только она не портрет и не натюрморт, а в окно можно выйти. Для этого существовали разные способы, Носиков не понимал их, но видел действие. А сам знал один простой способ, при котором можно было обойтись и без девочки Даши, проводника между мирами.