Читаем Мост через Жальпе полностью

Учителя бросило в озноб. Страшно и хорошо: такая силища трепыхалась, заключенная в этих тонких тетрадях!

Медленно шел он по глинистой обочине, задевая каблуками желтых туфель штанины вельветовых брюк и пачкая их. Когда он взбирался на горку, его догнал длинный темный автомобиль, который мчался так быстро, что не только вельветовые брюки, но и пиджак, портфель с детскими тетрадками оказались заляпанными паскуднейшей глиной. Несколько грязных капель попало в лицо, и учитель вытер его платком. А вытерев, со злостью погнался за ползущим в гору автомобилем, закричал яростно, нагнулся за камнем, однако черная спина автомобиля вскоре исчезла за холмом. Глядя на грязный портфель, учитель еще раз закричал и погрозил кулаком, потом расстегнул портфель и увидел, что несколько капель желтой грязи попали и на тетрадку Бараускаса. Злость снова обручем сдавила ему голову, он опять погрозил кулаком и закричал. В это время перед ним на пригорке появились трое мужчин в спецовках; одного он узнал, это был водитель недавно промчавшегося автомобиля; они шли, сцепившись локтями, грозно наклонясь вперед — словно на картине экспрессиониста, виденной когда-то. Учитель все еще грозил поднятым кулаком и кричал, однако тут же посмотрел на свою одежду и портфель. Страшнее быть не могло: и на портфеле, и на брюках, и на пиджаке не было ни пятнышка, ни малейшего следа глины не осталось!.. И опять: страшнее и быть не могло! А трое взявшихся под руки мужчин все приближались, низко опустив головы. Тот, что раньше управлял автомобилем, издалека кричал:

— Так запачкали? А? Так запачкали, заляпали глиной? И из-за этой, из-за такой-то мелочи учитель должен так орать?

И еще раз: страшнее быть не могло — учитель прыгнул в глинистый кювет, поскользнулся, упал, запачкав лицо, но этого ему показалось мало. Словно обезумев, глиняным месивом мазал брюки и лицо, скуля, как собачонка, и выбрался из кювета навстречу людям в спецовках. Увидев грязного учителя, водитель заржал по-лошадиному и показал на него пальцем своим дружкам. Отвратительно захохотали и те. Продолжая хохотать, они, как в мультике, по-военному развернувшись на месте и все так же сцепившись локтями, повернув к учителю широченные задницы и такие же спины, вразвалку потопали обратно на холм.

СВЕТЯЩИЕСЯ ГЛАЗА ВОЛКА

Брату Пранасу

За эти несколько дней, проведенных на взморье, он понял, что хорошо быть одному, когда на самом деле ты не один, а в толпе, среди множества людей; среди множества — и как нигде ни с одним из них не связан. Такое впечатление, что только здесь люди отдаляются друг от друга, их не сближают и не разделяют совместная работа и дела, частенько заставляющие поступать не так, как хотелось бы. Единственная и главная забота — когда идешь к воде и заплываешь подальше, — изредка поглядывать на одежду, оставленную на песке или на скамеечке, — лишь эти у тебя заботы, все прочее — чепуха, пускай снуют по пляжу люди, пускай комично приплясывают перед белыми бурунами, пускай радуются или опасаются, как бы не ожил успокоившийся в жару радикулит.

Единственная забота! Вот бы на самом деле так!.. Погрузившись в свои мысли, он замечал отдельных людей, некоторых запоминал — если они попадались не раз на его пути, даже наблюдал за ними. Одноногий человек, оставив прислоненные к скамье костыли, смешно и трогательно скакал к воде, с трудом вытаскивая из песка здоровую, тренированную ногу, и лишь в воде почувствовал себя как рыба: плюхнулся на живот, рядом бодро пыхтел десятилетний мальчик, пытаясь уплыть в сторону, нет — это отец, лупя по воде одной ногой, вскоре начинал описывать круги — плыть прямо ему было нелегко. Посмотрев на оставшегося в стороне ребенка, словно корабль разворачивал в его сторону свое мощное тело, однако вскоре снова его заносило в сторону.

Перейти на страницу:

Все книги серии Литовская проза

Похожие книги

Тихий Дон
Тихий Дон

Вниманию читателей предлагается одно из лучших произведений М.Шолохова — роман «Тихий Дон», повествующий о классовой борьбе в годы империалистической и гражданской войн на Дону, о трудном пути донского казачества в революцию.«...По языку сердечности, человечности, пластичности — произведение общерусское, национальное», которое останется явлением литературы во все времена.Словно сама жизнь говорит со страниц «Тихого Дона». Запахи степи, свежесть вольного ветра, зной и стужа, живая речь людей — все это сливается в раздольную, неповторимую мелодию, поражающую трагической красотой и подлинностью. Разве можно забыть мятущегося в поисках правды Григория Мелехова? Его мучительный путь в пламени гражданской войны, его пронзительную, неизбывную любовь к Аксинье, все изломы этой тяжелой и такой прекрасной судьбы? 

Михаил Александрович Шолохов

Советская классическая проза