Мост (ЛП)

Половина стены — вот и всё, что осталось от самого крупного жилого здания, некогда кольцом окружавшего монастырь Вэша. Рушащиеся кирпичи ещё держатся на земле, почерневшей от огня и пепла. Земля разворочена, усеяна дырами с илистой водой, костями и гниющими трупами там, где некогда были кустарники и трава. Каменные лавочки сделались серыми или чёрными, утратив белизну, покрылись сажей и опрокинулись; их ножки переломаны или раскрошились в пыль.

Мусор усеивает землю.

Пластиковые бутылки, шприцы, использованные презервативы, горящие бочки из-под нефтепродуктов, от которых в небо валит чёрный дым, обёртки от конфет, сигаретные окурки, использованные батарейки, разбитые устройства и ошейники сдерживания видящих, наполовину пустые консервные банки с гнилой едой, кишащие муравьями и опарышами. Мёртвые животные с опалённой шерстью и плотью перемежаются грязными подгузниками с фекалиями, гниющими кучками яиц, овощей, мяса…

Он старается не смотреть на это всё, не ощущать запахов.

Он не может избежать этого. Это повсюду вокруг него. Он не может прогнать удушающую тошноту; он давится ею, плывёт сквозь забитый дымом воздух. Здесь ему не нужно дышать, но он не может не вдыхать это; он не может отстраниться.

Он. Не. Уйдёт.

Эта мысль стабилизирует его, пусть и ненадолго.

Небо нависает низко и мрачно, отличаясь от неба в том кишащем жизнью раю белого песка и золотистого океана настолько, насколько это вообще возможно. Здесь он затерян внутри клубящегося дыма. Он чувствует нервирующее касание липких, спутанных щупалец, похожих на паутину, на нити слизи.

Как и во всех Барьерных пространствах, когда он сосредотачивает своё внимание на чём-либо, это приближается, словно кто-то выкрутил увеличивающие линзы, становится более живым, приближается с безумной детальностью. В отличие от времени, когда он стоял на тех хрустальных берегах, где всё наполняло его изумлением, здешние детали вызывают отвращение, ужас, желание бежать.

Это всё равно что раз за разом ступать босыми ногами в кучи дерьма и разлагающейся плоти.

Он закашливается от дыма, заставляя свои ноги шагать вперёд по извилистой тропке.

Тёмные нити пытаются приманить его внимание, используя страх, голод, сексуальные тяги, которые выбивают его из колеи. Страх заставляет его пристально смотреть, как жертва, попавшаяся в поле зрения хищника. Он старается отвернуться, но нити продолжают притягивать, глубже вплетаться в его свет.

Он не перестаёт идти.

Он медленно поднимается к Дому на Холме.

Здесь это здание — населённая духами, извращённая версия древней священной постройки, воздвигнутой священниками, мудрецами и инженерами среди Первой Расы. Джон знает, что эта версия не настоящая, даже когда воздух силится сдавить и согнуть его свет, сделать его совместимым, заставить резонировать со всем в этом месте.

Он продирается вверх по заросшей сорняками тропе, стискивая зубы.

Он. Не. Уйдёт.

Ударяет отчаяние. Он здесь один… он так одинок.

В то же время дело не в одиночестве, на самом деле нет. Дело в заброшенности, ощущении, что тебя оставили умирать в темноте. Дело в ощущении, что тебя не любят, что ты беспомощен, что ты смят под чем-то столь извращённым и ненавидящим, что оно желает уничтожить всё до последней искры света и любви.

Оно хочет, чтобы он забыл о существовании света до такой степени, что уже не будет понимать разницу.

Оно хочет, чтобы он думал, будто принадлежит этому месту.

Он осознает, что Элли здесь.

…здесь.

Элли здесь.

Эта мысль не злит его. Она наполняет его ужасом. Горе, неверие, ужас, сокрушительное чувство вины берет над ним верх. Элли не может здесь находиться. Не может быть, чтобы он оставил её здесь.

Бл*дь, просто не может быть.

«Элли! — он кричит её имя. — ЭЛЛИ! ЭЛЛИ! Ты где?»

Какая-то часть его отказывается в это верить. Он не может уложить в голове уверенность в том, что она здесь. Он не в том месте. Как могли Предки, как могли Ревик, Вэш, Тарси или Врег позволить Элли находиться в таком месте?

Как могли допустить это их родители?

«ЭЛЛИ! — кричит он монолитным серым стенам. — ЭЛЛИ! ГДЕ ТЫ?»

Чёрные и серые разводы поднимаются вверх по белому камню. Здесь запах ещё хуже, что заставляет его споткнуться, зажать одной рукой нос и рот. Он закрывает свои Барьерные глаза, пытаясь заблокировать это. Их щиплет от дыма. Он шлёпает ладонью и смахивает ту спутанную массу нитей, прикосновение которой он ощущает каждым дюймом своей обнажённой кожи. Под его ногами хрустят трупы птиц, и он в ужасе вопит, слыша, с каким треском ломаются маленькие кости под его босыми ступнями.

Он заставляет себя двигаться дальше, к особняку на холме.

Садов больше нет.

Такое чувство, что здесь кто-то пустил в ход огнемёт, обуглив склон холма и не оставив ничего, кроме почерневших костей. Джон видит наполовину съеденную мёртвую собаку, которая гниёт возле дымящегося ствола дерева. Стервятники стоят над ней, не шевелясь, глядя на Джона мёртвыми глазами и беспрестанно переступая окровавленными ногами.