Мост мертвеца

Стрекоза встретила меня у двери, однократно махнув своим пушистым хвостом. Открыв холодильник, я достал горшок с курицей под чесночным соусом, приготовленной накануне вечером. Разогрев порцию в кастрюле, размял в бульоне два куска любимого лакомства Стрекозы и поставил миску на веранде.

Целую минуту Стрекоза смотрела на курицу так, будто та была приправлена стрихнином. Затем она уставилась на водную гладь озера, словно размышляя, не искупаться ли ей.

– Ну же, малышка! – сказал я.

В последнее время стало практически невозможно уговорить ее поесть. Порой она целый день, а то и два обходилась одной водой, и мне приходилось буквально умолять ее. Как и сейчас. Достав из миски маленький кусок курицы, я принялся жадно его жевать.

– Черт побери, лучше ты ешь, а то я сам съем все, – сказал я.

Стрекоза печально посмотрела на меня своими большими черными глазами, словно она скучала по своему дому в Хайберском проходе и недоумевала, зачем я притащил ее в противоположный конец земного шара в эту забытую богом дыру.

– Джулия Чайлд специально приготовила это для тебя, – сказал я.

После того как я на протяжении стольких лет использовал эту фразу, у меня не хватало духа признаться Стрекозе, что Джулии больше нет в живых. Впрочем, мои уговоры все равно помогали редко.

– Кончай отлынивать и ешь! – строго произнес я.

Словно оказывая мне монаршую милость, Стрекоза медленно опустила морду к миске и осторожно попробовала маленький кусочек.

– Ну вот, наконец-то! Молодец! – подбодрил ее я, после того как она без особого энтузиазма прожевала первый кусок.

Стрекоза оторвалась от миски и посмотрела на меня, словно ожидая похвалы.

– Поздравляю! – сказал я.

Стрекоза съела еще два куска курицы, после чего полакала бульон. Теперь ребра у нее торчали сквозь шкуру. Если так будет продолжаться и дальше, останется лишь кормить ее силой; эта мысль была ненавистна мне так же, как и мысль о том, что кто-то будет насильно кормить меня. Отойдя от миски, Стрекоза тяжело дотащилась в дальний угол веранды и плюхнулась на свою любимую подстилку.

За всю предыдущую ночь я проспал всего часа три. Через два часа мне предстоял этот идиотский рапорт. Вернувшись на кухню, я стал варить крепкий кофе в голубой эмалированной кастрюльке.

Пока нагревалась вода, я спустился к пристани на берегу озера. Взяв с верстака потрескавшиеся кожаные перчатки, подошел к тяжелому холщовому мешку с песком, висящему над причалом, и начал наносить по нему удары. Сначала – медленно, размеренно.

«Зачем я вернулся сюда?» – в тысячный раз спрашивал себя я. Ну уж, конечно же, не для того, чтобы сносить издевки таких людей, как Джим Дикки, хотя во время трибунала я вдоволь наслушался вещей и похуже. После того как я позволил армии добить меня, мне на самом деле уже было все равно.

Тяжелый мешок начал свободно раскачиваться из стороны в сторону.

Сюда я вернулся отчасти потому, что это место было ближе всего к тому, что я мог считать своим домом. Мне было двенадцать лет, когда мои родители погибли в авиакатастрофе. Тетка и дядя отправили меня в пансион. С тех пор я жил самостоятельно. И в колледже Сент-Эндрюс обрел всё. Казалось, жизнь открыла передо мной золотые горизонты.

А потом я встретил Блэр…

На самом деле вернулся сюда я из-за нее.

Я познакомились с ней на втором курсе, в первом семестре. Блэр приехала на выходные из Уэллсли, и в субботу вечером после футбольного матча она заглянула на праздничную вечеринку к нам в общежитие. С первого же взгляда я решил, что она самая потрясающая девчонка на свете.

И дело тут было не только в ее фиолетовых глазах и удивительной красоте. Жизнерадостная и веселая, Блэр излучала поразительную смесь невинности и чувственности. Остаток вечера мы с ней провели, разговаривая у меня в комнате. Я к ней даже не притронулся. В основном мы говорили о литературе, музыке, политике и о мечтах Блэр помочь изменить наш мир – сделать его таким, чтобы «детям не пришлось расти в страхе перед насилием и голодом». Она действительно так говорила. Я был убежден в том, что даже если мы проживем вместе целую жизнь, то все равно не выговоримся до конца.

Весенние каникулы мы провели вместе в лагере в Адирондакских горах. За эти несколько дней Блэр пробудила во мне такие чувства, о существовании которых я даже не подозревал. Любовью она занималась чуть ли не с первобытной страстью. Я несказанно гордился тем, что она стала моей.

В следующем семестре Блэр перевелась в Сент-Эндрюс, и последние два года учебы в колледже мы прожили вместе. После выпуска провели два месяца в Европе, разъезжая на видавшем виды мотоцикле «БМВ», купленном мною в Амстердаме. Ночами мы нередко просто съезжали с дороги на стоянку в лесу, пожирали еду, купленную в кафе, и сворачивались клубком в двухместном спальном мешке.

Когда мы вернулись, меня призвали в армию, а Блэр устроилась в рекламное агентство в Нью-Йорке. Мои увольнения мы проводили вместе. Когда меня послали в Афганистан, Блэр подарила мне серебряный жетон, на котором были выгравированы слова: «Джейку от Верного Сердца».