Мост Убийц

Бам! Бам! З-з-зык. Грохнуло позади, и пули просвистели над нашими головами или звонко щелкнули о кирпич фасадов, а между одним выстрелом и другим слышен был лишь топот наших ног по заснеженной мостовой. Мы — четверо, сумевшие вырваться, — мчались молча, не тратя силы на слова. Бежали, спасая жизнь, позабыв обо всем, что не имело прямого касательства к этой цели. А я — со шпагой в руке — бежал первым и был уверен, что если, не отклоняясь, двигаться вдоль канала, то непременно достигнем северных городских причалов, а вот если возьмем в сторону — обязательно заплутаем в лабиринте улочек и переулков, откуда не выберемся никогда. Так обстояли — да не обстояли, а летели во весь дух, — дела, когда я увидел, что совсем близко от нас на мосту через канал вынырнули из темноты несколько темных фигур, четко выделявшихся на снегу.

Было их человек пять или шесть, и они явно намеревались отрезать нам путь к отступлению. А может быть, это был патруль, который, заслышав стрельбу, поспешил к месту происшествия и никак не ожидал, что столкнется с нами нос к носу. Так или иначе, но мы молча и с ходу, почти не останавливаясь, смяли их, словно вырвавшиеся из загона быки. Кругом только и слышались лязг, свист и звон клинков, стоны и проклятья. Да, так вот, почти не останавливаясь, я с такой силой, что чуть не вывихнул себе плечо, сделал выпад, адресованный тому, кто оказался у меня на пути. И, морщась от боли, высвободил лезвие, а мой противник — я видел лишь бесформенный силуэт с поблескивавшей в руке полоской стали — опрокинулся в канал, вереща, как зарезанный хряк. Чуть за собой меня не утянул, гад такой. Я перехватил шпагу и обернулся к другому, который вцепился в меня и тыкал клинком, однако оказался так близко и действовал так неуклюже, что Господь меня упас, и все удары приходились в свернутый вдвое плащ у меня на плече. Улучив момент, я хватил его эфесом — от души, надо признаться, хватил, потом еще и еще, и то ли на третий, то ли на четвертый раз что-то хрустнуло — (уж не знаю, кости или сломанные зубы), — и мой противник, словно подавившись чем-то, сложился вдвое, как в приступе рвоты, и мешком осел наземь. Я для верности сверху гвозданул его еще раз — раздался стон, протяжный и какой-то, что ли, утомленный: не иначе как это душа расставалась с телом — перепрыгнул через распростертое тело и опять припустил по белому берегу, окаймлявшему черную воду канала, и на бегу растирал пострадавшую руку. Легкие мои к этому времени горели так, словно ледяной воздух их царапал. Мои товарищи бежали следом по-прежнему молча — только Куартанет, которого слегка распороли на мосту, бормотал страшнейшие ругательства, то и дело оскальзываясь и спотыкаясь на снегу.

Гурриато попытался как-то ему помочь, но ничего не получалось: бежать каталонцу становилось все труднее, он потерял много крови и задыхался, а мавру надо было позаботиться и о себе самом. «Спасайся кто может», — таков уж закон подобных стычек, и старый солдат Куартанет знал это как никто. И потому упреков от него мы не услышали. Он даже не попросил, чтобы мы убавили рыси и подождали его. Последнее, что я слышал, — сдавленный стон сквозь зубы и смиренная матерщина. Потом звук его шагов, замедлявшихся с каждой минутой, стал отдаляться и вот затих позади. Больше мы нашего каталонца никогда не видели.

Гуальтерио Малатеста повернул ключ в замочной скважине. Толкнул дверь, и она бесшумно отворилась на хорошо смазанных петлях, а за ней в обрамлении светло-русых усов и бородки обнаружилась улыбка Лоренцо Фальеро.

— Benvenuti[29], — сказал венецианец.

В одной руке он держал шпагу, в другой — глухой фонарь, и в скудном свете его блестела и сверкала сталь, представленная изобильно и разнообразно — за спиной капитана Фальеро, занимая все помещение, толпилось человек двадцать готовых к бою солдат.

— Arrendetevi, — прибавил он. — E consegnate le armi[30].

Диего Алатристе даже не попытался оценить ситуацию: времени на размышления не было, а на тонкой грани между жизнью и смертью такие роскошества могут стоить мыслителю головы. С молниеносной быстротой он, сам не осмысляя свои действия, выхватил кинжал, рукоять которого давно уже поглаживал пальцами, и из-за плеча Малатесты слева направо полоснул венецианца по горлу. Почти одновременно в другой руке у него оказался пистолет с колесцовым замком — и капитан выстрелил, не целясь, в толпу (Малатеста вздрогнул и втянул голову в плечи от раздавшегося над самым ухом грохота), потом повернулся и бегом бросился прочь. Последнее, что он успел увидеть при вспышке, были улыбка Фальеро, внезапно сменившаяся гримасой изумления, испуг в его глазах и струя крови, ударившая из перерезанного горла прямо в лицо Малатесты.