Мост в белое безмолвие

И еще о Врангеле. Есть люди, которые не вызывают симпатии, но которых нельзя не уважать. К ним относится Врангель. Ему была не свойственна мягкость Толля и тем более чужда простая участливость закаленного Миддендорфа. Врангель был нетерпим, крут, замкнут, насторожен, но не смешон. Родившийся в обедневшей семье и одиннадцати лет оставшийся сиротой, он ненавидел нищету, которую помнил до конца своих дней. Он оставался бароном в любой ситуации, будь то в Сибири {143} или на мызе Руйла, и прежде всего в Руйле, откуда вел переписку с авандузеским помещиком Фридрихом Литке по поводу модернизации помещичьего хозяйства. И. А. Гончарову он так никогда и не простил его "Обломова". Очень немногие бароны умели скользить по придворному паркету так искусно, как Врангель, ставший морским министром царского правительства, и, кроме воздушного шара, ничто не могло бы заставить его так от души смеяться, как известие о том, что в столетнюю годовщину его смерти в родном городе на его портрете поверх всех медалей и орденов, пожалованных царским правительством, наклеят красную ленту. Врангель в этом не нуждается так же, как не нуждаемся мы в рахитичных антиисторических "героях". Его надо принимать во всей сложности человеческих противоречий. В этом низкорослом человечке пылала фанатичная воля, заставлявшая его быть выше своей судьбы. Он не обладал блестящей фантазией, но если это может считаться недостатком для ученого и моряка, он компенсировал этот недостаток целеустремленностью и железным чувством долга. Суховатые записи в его дневнике достоверны, как резюме прокурора, из которых выхолощены страсти и сомнения и сохранена только логика фактов, указывающая своим острием новые пути человеческого познания - и новые берега.

Кинолента консервирует и уплотняет время. Теперь оглянемся на юг и попытаемся размотать время обратно. Люди, целые поколения, пятясь, исчезают за дверью, труба всасывает дым, деревья и леса мигают, как испорченный светофор, то летне-зеленые, то осенне-желтые, свинцовая пуля со свистом вылетает из медвежьего бока и, выстрелив, исчезает в заряжаемом с дула ружье, из которого прицеливается бородатый казак, а со страниц дневника Врангеля, сидящего на пеньке, сыплются обратно на кончик гусиного пера следующие строки, написанные осенью 1820 года:

"О воспитании детей заботятся здесь мало: ребенка с малолетства отдают обыкновенно какой-нибудь якутке... Таким первоначальным воспитанием здешнего юношества объясняется с первого взгляда странным кажущееся явление, что даже в несколько высшем кругу общества якутский язык играет почти столь же главную роль, как французский в обеих наших столицах. Это обстоятельства крайне поразило меня на одном блестящем праздничном обеде..." {144}

Врангель на пути в низовья Колымы.