Мост в белое безмолвие

Победное шествие магометанской культуры и набеги викингов соприкасались не только во времени, но и в пространстве. В Биармии сталкивались не только пытливый дух, но и торговые интересы, сталкивались здесь и мечи. Высекаемые ими искры ничего не освещали. Эйрик Бледокс Эйрик Кровавая Секира - опустошал побережье Ледовитого моря за несколько лет до того, как Ибн Фадлан достиг Болгарского царства, а через три десятилетия была разграблена сама столица. И у этого события был свой свидетель. "До 965 года это был знаменитый город, ибо это был их торговый центр, - пишет Ибн Хаукаль, - но затем в 965 году россы сровняли его с землей, они же основательно разрушили Атил 2 и, разделившись на две группы, продолжали свой поход на Рим и Андалузию".

Совсем другой результат принесла встреча магометан и викингов в столице сицилийских норманнов - Палермо. Влюбленный в морские путешествия король Рожер II призвал к своему двору ученого араба по имени Абу Абдаллах Мухаммед Ибн Идрис, известного под именем аль-Идриси писателя. Будущий друг короля родился в 1100 году на берегу Гибралтарского пролива, в прославленном городе Сеуте, где увлекались науками, высоко чтили греческую культуру и с благоговением относились к Платону и Аристотелю. Плодом их пятнадцатилетнего {44} самоотверженного труда явилась гигантская географическая карта, выгравированная на серебре, а за несколько недель до смерти короля было написано и пояснение к ней, в котором впервые описаны река Пярну на одном конце света и река Амур на другом. Это событие куда значительнее сверкающей игры искр, высекаемых мечами Биармии, это итог всей истории открытий в эпоху античного мира и раннего средневековья; но, как всякий итог, он одновременно и эпилог, и торжественное приглашение в неведомое завтра.

Среди многих других, кто принял это приглашение, был любитель приключений Брунель.

Только теперь Кадри сделала свое дело и может уйти. А если все же спросить ее, почему в тот ветреный день стояла она в гавани Курессааре? Но если мы зададим этот вопрос, не значит ли это, что мы уже знаем ответ? Ведь там, где начинается вопрос, кончается неведение.

И все же попробуем спросить ее об этом. Правда, мы убедились бы в том, что каждому, кто вздумал бы ее спрашивать, Кадри ответила бы по-разному и при этом никому бы не солгала. Ворчливому Клаусу Кадри сказала бы, что остановилась передохнуть - корзина с рыбой и впрямь была тяжелой; маленькой девочке показала бы на похожих на вымпел парусника длиннокрылых чаек, кружащих вокруг мачты "Уллабеллы"; священнику Юри Кууру напомнила бы, что завтра постный день - день принятия рыбной пищи; а если бы с этим вопросом к ней обратился бравый матрос, Кадри вообще ничего бы не ответила, а поспешно схватила бы свою корзину и убежала прочь. Может быть, это и был бы самый точный ее ответ? Нет, все они одинаково точны. Позволим же Кадри вернуться в ее время, отдаленное от нас четырьмя веками. Всматриваясь в те далекие времена из нашей сегодняшней близи, трудно отличить ее от Балаха или Брунеля, они сливаются, как рябь на синей поверхности моря, как камни в серой плитняковой стене. Может быть, Кадри следует сравнить с известковым раствором, скрепляющим два камня? Но если так, то история несправедлива к ней, как была несправедлива жизнь: ведь Балаха и Брунеля она признала своими детьми, Кадри же в лучшем случае осталась безымянным найденышем. Но что стало бы с {45} камнями без скрепляющего их раствора? Они валялись бы на берегу, и волны с плеском омывали бы их, засасывая все глубже и глубже, постепенно превращая в песок.

Не поставить ли на этом точку?