Мост в бесконечность. Повесть о Федоре Афанасьеве

Но по возвращении Михаил Михайлович навестил Серебрякову и, возбужденный внечатлениями, доверительно поделился, с кем виделся, что слышал, в чем успел. В Варшаве уговорился о присылке в Москву большою транспорта заграничных изданий. С собой привез кое-какую литературу, в том числе брошюры Степняка «Подпольная Россия», заключенные в обложки «Курса всеобщей истории».

Что ж, размышлял Зубатов, транспорт с подпольными изданиями будет очень кстати: весомое поличное, необходимое следствию. Скорее бы, право… Ради большого количества женевской литературы можно простить Факельщику несколько злокозненных брошюрок, которые привез в своем чемодане. Не стоит пугать по мелочам…

Социал-демократическая литература, доставленная Егуповым из Варшавы, послужила причиной раздора Афанасьева с его недавним покровителем. Петр Моисеевич умышленно не взял для рабочего кружка изданий группы «Освобождение труда», объявив себя — наконец-то открылся! — принципиальным противником «плехановщины». Имеет деньги, знает, что такие книжки рабочие зачитывают буквально до дыр! И вот, пожалуйте, купил у Егупова экземпляр «Истории революционного движения в России», от остального же отмахнулся — литература ушла на сторону.

— Я этого не понимаю! — Федор смотрел недоверчиво. — Раньше вы вроде бы признавали Маркса, нынче — противник Плеханова. А Плеханов — марксист. Что то остается за вами? Чистый террор?

— Ну, зачем же так резко? — слабо возразил Кашинский, — У Маркса много верного, до некоторой степени признаю… А Плеханов, что ж… В заграничном далеке очень легко выставлять себя этаким мессией…

— Плеханову противник, стало быть, нам! — припечатал Афанасьев и ушел. Срочно разыскал Бруснева, рассказал о случившемся, сокрушаясь — А мы повенчаться с ними готовы… К чему, Михаил Иваныч, свадьба-то с террористами? Пока не поздно, давайте расстанемся!

— Не забывай, Федор Афанасьевич, без них мы голы и босы в Москве. Плохонькая, но организация. Дай срок, окрепнем — по своему разумению заживем. На службе у меня налаживается, скоро свободной грудью вздохну… А главное, потерять Егупова сейчас не в наших интересах. Они в ближайшее время получат транспорт из-за границы, сможем образовать свою библиотеку…

— Не дадут книжек, не дадут! — взорвался Афанасьев. — Сызнова на сторону пустят хорошие, а нам — кукиш с маслом! Подсунут белиберду… Несогласный я! С противниками Плеханова мне не по пути!

— Мне — тоже, — мягко произнес Бруснев, впервые видевший Афанасьева разгневанным. — Но ведь, кроме разговоров, ничего не происходит, бомбу под нос не суют… Петр Моисеевич разрабатывает программу организации, недолго осталось ждать. Соберемся на рассмотрение, можем возражать, если в чем разойдемся… Без нас не примут: я все-таки среди них полноправный… Пойми, Афаиасьич, нельзя отбиваться от центра, нельзя оставаться одним!

— Положим, и не один, — зло уколол Федор, — у меня — кружок. И поимей в виду, Михаил Иваныч, потянут к террору — своих не отдам! Не отдам и только! В петлю людей не суну… Не для того ехал сюда…

Сломалось что-то в их отношениях после этого разговора. Получил Бруснев начальственную должность, встречаться стали еще реже: совсем замотался на службе. Началась в жизни смутная полоса, одна за другой грянули неприятности.

В разгар крещенских морозов кружок Афанасьева понес урон: Фильку Кобелева выгнали с фабрики. Дал почитать листовку земляку — прядильщику из староверов. Предложил внести в рабочую кассу двадцать конеек. А прядильщик то ли пожалел двугривенный, то ли перепугался — отнес листовку в контору. Фильку вызвали к самому Сергею Ивановичу. Хозяин, не подпуская близко к столу, грозно спросил:

— На какие нужды вымогаешь деньги?

— Книжку хотел купить, — Филька попытался навести тень на хозяйский плетень.

— Тебе не хватает книг в моей библиотеке? Каких же?

— У Рогожской, господин Прохоров, на староверском кладбище древнее евангелие продается… У меня средствия не хватило, думал — земляк пособит.

— А это из какого евангелия? — Прохоров гневно потряс листовкой.

— Не могу знать, — пискнул Филька.

— Под арест надо бы, пакостника, — заключил хозяин, — да на твое счастье не люблю связываться с полицией. Убирайся вон, чтоб духу не было!

Жалко Фильку. Не пропадет, конечно, место нашел, но очень далеко — аж в Измайлове. Тоже почти совсем видеться перестали… А тут еще новость — обнаружил Федор слежку, впервые в Москве. Понял — спокойная жизнь кончилась.

ГЛАВА 10

На великий пост Прохоров уволил семьдесят ткачей: за плохую работу, за частые прогулы. Разобраться, так оно и было — за воротами оказались людишки легковесные, пьяницы, от которых в казарме ничего кроме матерщины да картежной игры. Но все-таки — сразу семьдесят! Народ забурлил, появилось много недовольных, в душах зашевелился страх: «Эдак-то и нас повыгоняют! Разве можно — скопом, под одну гребенку?!»

Три вечера кряду совещался кружок Афанасьева. Взвешивали возможности, подсчитывали силу, прикидывали: поддержат фабричные, если кинуть клич — бросай работу, пока не вернут уволенных? И тоже, между прочим, спорили до хрипоты.