Мост в бесконечность. Повесть о Фёдоре Афанасьеве

— Эх ты, «смутьян», — Александр Иванович засмеялся. — Писано в 1759 году просвещенным министром французского короля…

— Ну, вот, дописались до геволюции! — Бурылин потянулся за бокалом. — А наши-то и писать не станут, сгазу за топогы… У меня такие есть газбойнички, хоть клеймо ставь. Пго одного полиция пять газов спгавлялась, из Питега за ним следят. Погаботал, исчез… А нынче снова объявился на фабгике, не иначе — агитигует пготив меня. И ведь стгажа везде, как пгоникают — уму непостижимо! Опасный тип, закогенелый социалист. В тюгьме насиделся, стагый уже, но смуты не оставляет…

Александр Иванович поворошил уголья в камине — топили от сырости в старом доме. Мелькнула шалая мысль: «Повстречаться бы с таким…» Мелькнула и отлетела: «Глупости…» Но потом снова вернулась и уже не казалась дурацкой. А почему, в самом деле, не повстречаться, своими глазами не посмотреть, что это за зверь — рабочий-социалист, которого полиция считает опасным субъектом? Савва Морозов, говорят, давно якшается с крамольниками. Не случайно ведь… Может, чует отдаленную выгоду? Ежели верить верховодам социалистов, такие-то рабочие и будут управлять государством. Как же не познакомиться с грядущей властью? Хе-хе…

И вроде бы в шутку попросил Бурылина:

— А не мог бы устроить с ним рандеву?

— С этим газбойничком? — Дмитрий Геннадьевич чуть не выронил бокал с мозельвейном. — Помилуй, для какой надобности?

— Любопытство разбирает, — признался Гарелин. — Шевелятся на фабрике, серые, как вши… А вот вблизи пощупать — есть ли в них умственная сила или только могут скопом орать, требуя прибавок! Разве не любопытно? Отыщи-ка его… Сможешь?..

— Фамилию помню, — раздумчиво сказал Бурылин, — но мне неловко, ей-богу… Впгочем, ежели очень хочется, могу поспособствовать. Инспектог Свигский поможет, он меня любит, в музее часами пгопадает… А ему габочие довегяют, доставит стагика за милую душу… Но ты сегьезно?

— Вполне, — Гарелин смотрел строго, не мигая.

— Ну, бгатец, фантазии газбушевались! Меня в эти штучки не втягивай. Сам как хочешь, а меня — уволь!

— Хочу, — подтвердил Александр Иванович. — Сюда пускай и везет, здесь никого…

Откупорили вторую бутылку: осторожно, чтобы не нарушить паутину и пыль, взращенную на сосуде в далеких заграничных подвалах.

Ничего хорошего от встречи с фабрикантом Афанасьев ие ожидал — зряшная потеря времени. Но старший инспектор Виктор Францевич Свирский, разыскав его через Евлампия Дунаева, оказался упорным господином, уговаривал красноречиво:

— Отказываться не следует. Александр Иванович — человек разумный, если ищет дорожку к рабочим, — значит, всерьез… Поверьте, выгода может быть обоюдной.

— Глядишь, денег пожертвует! — подхватил Дунаев. — Комитету пригодятся. В случае чего — не гордись, бери…

Московские товарищи рассказывали, что Савва Морозов из своих личных средств помогает большевикам. Ещо рассказывали: «Никитич» водит дружбу с Морозовым. Что якобы в тот день, когда ЦК почти в полном состава был арестован на квартире писателя Леонида Андреева, миллионер спасал Красина от полиции. Чудны дела твои, господи! Если уж Леонид Борисович не гнушается этакой дружбой, видно, ничего худого не случится и от разговора с Гарелиным. Может, в самом деле польза наклюнется…

Фабричный инспектор вызвал экипаж, поехал сопровождать. Тоже вот дурацкая служба у господина надворного советника: вечно между двух огней. И рабочим надо бы угодить, чтоб оправдать свою должность, и хозяев боязно обидеть: невзлюбят, со света сживут. Болтается Виктор Францевич, как дерьмо в проруби. Сегодня на фабрике разбирает претензии рабочих к администрации, вродо бы за народ выступает, а завтра в клубе приказчиков участвует в торжественном обеде с богатеями, провозглашает здравицы в честь отцов-промышленников. Это он, говорят, во время январской стачки насмешил фабрикантов, предложив выбить памятную медаль, на одной стороне которой была бы надпись «С нами бог», а на другой — «Бог с вами». Шутит господин старший инспектор: сытенький, добренький, поговорить с людьми умеет, многие рабочие доверяют ему.

В Воробьеве приехали засветло. Виктор Францевич вошел в дом и тут же вернулся:

— Александр Иванович ждет.

Афанасьев отодвинул тяжелую портьеру и очутился в большой комнате с камином. Гарелин стоял спиной к двери, вглядываясь сквозь овальное окно в надвигающиеся сумерки, наполнявшие сад причудливыми тенями. Заслышав шаги, Александр Иванович оглянулся, сделал широкий жест:

— Располагайтесь, господа.

Едва заметная улыбка скользнула из-под жесткой щетки усов. Догадался, что «господа» не совсем удачная форма обращения, если один из вошедших известен как человек, который стремится к уничтожению господ. Но как обратиться по-другому, Гарелин не знал, да и знать не хотел.

— Прошу вас, располагайтесь. Можно сюда, к огоньку…