Мост в бесконечность. Повесть о Фёдоре Афанасьеве

Oн понимал, что это чувство недостойно революционного пропагандиста, но ничего поделать не мог — раздражался. И оттого страдал головными болями. А сегодня ему было особенно неприятно. Этот бородатый ткач вроде бы как уличил его, совершенно свободно процитировав Плеханова. Ничего страшного, конечно, не произошло, его авторитет в рабочей организации достаточно высок, однако неприятно.

— Слушайте! — Алексей Карелии широко улыбнулся. — А ведь я, кажись, придумал! Провалиться мне на месте, ежели вру!

— Давай выкладывай, — Егор Климанов недоверчиво хмыкнул.

— В Екатерингофском парке майские гулянья устраивают? — Карелин обвел присутствующих хитроватым взглядом и сам же ответил: — Устраивают! Народу собирается — тыща… И господа с детишками, и попроще кто — все гуляют…

— Это известно, — неребил Климанов, — ты дело говори.

— А дело простое — взять самовар, пива, закуски… Выбрать хорошую лужайку, посидеть на воздухе. Вот и отметим…

Цивинский поначалу не очень прислушивался, переживая обиду. Но чем дальше Карелин развивал предложение о маевке в Екатерингофе, тем все больше и больше это предложение ему правилось. В самом деле, на майские гулянья в парк стекается великое множество людей со всего Петербурга; на их группу, если даже соберется человек сто, никто не обратит особого внимания. Под видом пирушки можно провести политическую сходку на глазах у полиции.

— Знаете, товарищи, мне кажется в идее Карелина есть рациональное зерно. — Цивинский наконец-то прекратил свой бег из угла в угол. — Прямо скажу, это, может быть, наилучший выход… Пиво, закуски, есамоварчик — для конспирации, но мы-то будем знать, для чего собрались!

— Песни можно попеть, — добавил Карелин, — гуляют, мол, мастеровые, отчего не спеть?

— И какие предлагаешь? — сурово спросил Климанов. — «Марсельезу»?

— Ну зачем же? — Карелин смутился, встретив угрюмый взгляд Егора. — Хороших песен много, можно подобрать…

— Не понимаю сарказма! — загорячился Цивинскии, ощутив в репликах Егора открытое противление карелинской идее.

— Разве дело в песнях?

— И в песнях — тоже, — раздумчиво сказал Афанасьев. — Иную песню в людном месте не запоешь… А ежели грянуть «Ах, вы сени, мои сени», при чем тут всемирный праздник?

— Зато пива налакаемся на свежем воздухе! — уколол Климанов. — Сами-то будем знать, что не утробу ублаготворяем — политикой занимаемся. На лбу не написано, опасности никакой…

— С приказными да с гувернантками на одной лужайке — не политика, баловство, — припечатал Афанасьев. — Карелин брякнул, не подумав толком. Тут и обсуждать нечего…

— Ну, не знаю, товарищи, не знаю! — Цивинский опять забегал вдоль стены. — Манифестацию вы отвергаете, потому что опасаетесь разгрома, а сходку под видом гулянья не приемлете из-за того, что недостаточно революционно! На вас не угодишь…

— Мы не арестов боимся! — Егор Климанов тоже повысил голос. — Боимся, что пользы не будет никакой! А насчет Екатерингофа Федор правильно высказывается: пустое. Ежели с самоварчиком, какая там, к черту, маевка! Эдак всех гуляющих в парке можно считать маевщиками…

Так и не договорились в тот раз, не нашли единого мнения. Да еще Федор ненароком обидел Цивинского, сказав под конец:

— Был бы Михайло Иваныч тут, рассудил бы правильно…

— А я, выходит, толкаю на безрассудство! — Вацлав сорвался в крик. — Благодарю покорно! Пусть Бруснев и ходит сюда…

— Кипятиться не стоит, не в девичьей рукодельничаем, — нахмурился Федор. — Мы уважаем вас, понимать надо… А только и вы за детишек нас не считайте. И Брусневу… Что ж, скажите — забываем помаленьку, какой он есть… После шелгуновских похорон не виделись.

Вспыльчивый, но отходчивый Цивинский попрощался со всеми за руку, Афанасьеву заглянул в глаза:

— Непременно передам…

Вот и пришел Михаил Иванович пощупать, чего же все-таки хотят рабочие? Да не к Фомину на очередную сходку центрального кружка, а прямиком к Афанасьеву, зная, что от него во многом зависит линия комитета: слово Федора приобрело значительный вес. Причем перевел разговор к маевке резко, так, будто бы Бруснев более других стремится отметить новый праздник, поддерживая решение социалистического конгресса, а Федор Афанасьевич с Егором Климановым якобы противятся. Видать, Цивинский лишнего наговорил. Не удержал обиду при себе, пожаловался…

Афанасьев снял очки, покусал дужку:

— Что ж, Михаил Иваныч, вокруг главного ходить, давай откровенно… Так и скажи, ежели что: ошибаетесь, мол…

Бруснев побарабанил согнутыми пальцами по столешнице, нахмурив широкие брови, молчал минуты две. Потом, откинувшись на гнутую спинку дешевого венского стула, посмотрел в потолок и развел руками:

— А я и сам не знаю, Федор Афанасьевич, ошибаетесь или нет… Если по правде, манифестацию вряд ли соберем. Ты правильно заметил: фабричные по первому зову за нами не пойдут — с заводами и фабриками связь слабоватая… Можно сказать, связи вовсе нет. И Егор прав: в парке под присмотром городовых — не маевка. Но что делать-то? Скажи, Федор Афанасьевич! Неужели ничего не придумаем?