Мост в бесконечность. Повесть о Фёдоре Афанасьеве

Михаил Бруснев прервал экзальтированную речь:

— У меня вопрос: что из этого транспорта останется для Москвы? И думает ли временный исполнительный комитет помочь литературой питерским товарищам? Пока не услышу положительных ответов, буду считать, что декларации по поводу усиления пропаганды в рабочей среде — сотрясение воздусей…

Егупов беспомощно умолк. Выручил Кашинский:

— Дадим сто экземпляров брошюры о задачах рабочей интеллигенции. Это все, что можем без ущерба для других.

— Но позвольте! — встрепенулся Егупов. — Такого решения, кажется, не было! Это, знаете, самовольство…

Петр Моисеевич приблизился к нему, близоруко сощурившись, посмотрел в упор: Егупов потупился. Кашинский вразумляюще сказал:

— Иначе нас не поймут, Михаил Михайлович. Надо.

— Если считаете — надо, я не против, — буркнул Егупов.

«Сто экземпляров разделить пополам — хватит на обе столицы, — провожая припозднившихся гостей, думал Бруснев. — На первое время обойдемся, а потом надо будет налаживать собственные связи с заграничниками. Пятьдесят брошюр — Афанасьеву… Обрадуется Федор, поймет, что не напрасно флиртовали с Егуповым…»

На столе, забытый Кашинским, лежал проект программы временного исполнительного комитета. Прежде чем раздеться на ночь, Михаил Иванович положил листок в толстую книгу.

ГЛАВА 11

За два дня до разгрома организации Егупов восторженно писал приятелю: «Дела у нас идут прекрасно. Скажу, они вышли из фазы кружковых… Мы чисты и спокойны». Но Михаил Михайлович предполагал, а полиция располагала. В Москву уже летела депеша: «Ввиду перехода Егупова и его единомышленников на более активную почву департамент признает необходимым прекратить их деятельность». Взяли Факельщика на вокзале с билетом до Тулы. Удивиться не успел — очутился в жандармском управлении, где и встретился с Петром Моисеевичем, которого арестовали прямо в киевском поезде…

В ночь на 26 апреля схватили Бруснева. Вздрогнул от легкого прикосновения руки в белой перчатке.

— Вставайте, Михаил Иванович. — Бруснев открыл глаза, над ним склонился жандармский подполковник — Извините за позднее вторжение, вынуждены…

В прихожей топтались «добросовестные» понятые; квартирный хозяин с побелевшими от страха губами зажигал лампы. Нижние чины, позвякивая шпорами, приступили к обыску: заглянули в печку, железным прутом потыкали землю в кадке с фикусом. А чего искать, если все на виду! С вечера готовился к поездке в Петербург: на стуле чемодан с откинутой крышкой. Подполковник перехватил тревожный взгляд Бруснева, приподнял стопку свежих рубашек.

— Нелегальщина, надо полагать, тут? Ну конечно…

Под занавес жандармы принялись за библиотеку. Из одной книги извлекли старую, еще Петербургскую, отгектографированную программку для занятий с рабочими кружками, из другой выпала рукописная «Программа Временного организационного исполнительного комитета». Подполковник придвинул настольную лампу, внимательно прочел, произнес удовлетворенно:

— Да вы, Михаил Иванович, оказывается, первостепенная фигура. Рад, весьма рад познакомиться с вами…

Рано утром Федор шел к Брусиеву для окончательного объяснения. Статочное ли дело, соединяться с народовольцами? Развели хороводы, кого ни попадя тянут к себе. Не организация — толпа на ярмарке… Нет, ежели Михаил Иванович не отшатнется от «русско-кавказцев», он, Афанасьев, как ни прискорбно, готов порвать с ним всяческие отношения. В свадьбе с террористами не участник. Слишком уж эта свадьба смахивает на сучью…

На звонок дверь открыл мордатый господин в касторовой котелке. Рысьим взглядом обшарил с головы до ног.

— Чего тебе?

В глубине коридора Афанасьев уснел заметить еще одного, явно чужого в доме господина, в светлом пальто. И понял сразу: провал! Как обухом по темени, в глазах померкло… Но мозг в минуту опасности сработал четко:

— За постояльцем вашим должок… Лучину для самовара щипал, давно уже… Обещались уплатить…

— Ступай, ступай, после уплотят!

Выглянул из-за первого же угла: светлое пальто маячило в отдалении, сели на хвост. Стало быть, Бруснев уже арестован… Не зная всех обстоятельств, догадывался — провал связан с Егуповым. Эх, Михайло Иваныч, не уберегся… Не послушался вовремя… А ведь чуяло сердце, чуяло, что добром не кончится…

Полдня метался Федор по Москве, как волк, обложенный флажками. С огромным трудом запутал филера, скрылся кое-как… Вечером на запасных путях станции Николаевской железной дороги крадучись забрался в пустой товарный вагон, доехал до Твери. А уж оттуда взял билет в Петербург.

Костя Норинскиц встретил душевно, без боязни. Только и сказал, усмехнувшись:

— Эка невидаль, нелегальный… Надо, — стало быть, пристроим. На Балтийском у нас две тыщи в ярме ходит. Неужто еще одного промеж ними не впряжем? — И задорно подмигнул: — Главное, нашему полку прибыль!