Мост в чужую мечту

Змейка стала ее собственностью. Ее правом самой определять, что добро и что зло, не принимая ничьих советов. Ее обузданной опасностью. Ее контролируемым всесилием. Ее любимой опасной игрушкой.

Но все же совесть у Яры была нечиста. Ее мучило то, что она неоткровенна с Улом и Кавалерией. Привыкнув жить прозрачно, без завонявшихся затончиков в душе, она теперь ощущала в себе такой затончик. Яра несколько раз собиралась идти к Кавалерии и обо всем ей рассказать, но всякий раз ее что-то останавливало.

«Я хочу быть полезной… а Кавалерия… она притормозит!.. Не поверит, что артефакт ведьмарей может служить свету! А ведь может, может!.. И потом, ее наверняка заинтересует, почему я молчала так долго… Знаю я все эти охлаждающие взглядики, этот жест, как она выдергивает очки из кармана жилета… Ну хорошо, даже пусть обойдется! Но браслет у меня точно отберут. А потом? Положит она змейку в стол, и что дальше?»

Шли дни. Однажды посреди ночи Яра проснулась оттого, что задыхалась. Змейка поднялась ей в шею и стояла в артерии, перекрывая доступ крови в мозг. От ужаса Яра дико заорала. Змейка торопливо выскользнула из ее тела и целый день послушно пролежала под подушкой, не претендуя даже на роль браслета. Видно, и сама жалела, что поспешила. Вечером Яра взяла ее и вернула на запястье: без змейки казалось как-то непривычно. Люди опять перестали ее понимать: она твердит им одно, безусловно правильное, а они артачатся, тормозят и делают другое. Бедлам!

Еще через день Яра поняла, что змейка начинает с ней разговаривать. Это была не речь, а нечто иное. Яра ощущала, как сквозь шум и помехи ее сознания, сквозь пульсацию крови и дневные заботы пробивалось порой что-то из прошлого.

Яра увидела школьный класс в весенний день и островки солнца на линолеуме, разделенные рамой на правильные четырехугольники. В островках солнца – осколки. В углу у раковины заплаканная девочка прижимает к разбитому носу запачканную мелом тряпку. Нос ей боднул толстый мальчик, а она, чтобы его не наказали, сказала, что ударилась сама. Автоматически получилось, что и дорогой стеклопакет разбила она, потому что одноклассник, протаранивший ее лбом, потом влетел и в него.

И вот девочка наказана и за свой нос, и за стекло, а этот мальчик, кстати, ей совсем не нравится, так что любая романтическая версия исключена. Да и вообще мальчик давно убежал домой и никогда потом не угрызался по этому поводу. Вырос, стал втрое толще и учится сейчас на юриста, на третьем курсе. Эту историю Яра знала назубок и со всеми продолжениями. Вот только девочку с разбитым носом никогда не видела со стороны, потому что девочка была она сама.

И вот змейка спрашивала у Яры: согласилась бы она и теперь поступить так же? Яра хотела брякнуть, что нет, потому что в ней жила старая досада, но вдруг в картине, которую так ярко, словно мазок на холст, бросила ей змейка, увидела неточность. Мелкую, но заставившую задуматься.

В тот раз, когда маленькая Яра прижимала к разбитому носу тряпку, она ощутила сильную боль у глаза. Что-то оставшееся незамеченным выползло из тряпки, обожгло ее и сразу исчезло. Яра помнила, как схватилась за щеку. Ей было страшно и дико больно. Эта же девочка-двойник не схватилась. Почему?

Расхождение было ерундовое, но Яре оно не давало покоя. До вечера она вымучивала себя, припоминая малейшие детали, а на другой день, когда Ул ушел в нырок, собралась и отправилась в единственное место, где могла получить ответ.

Под Москвой есть город Электросталь. Когда смотришь на него со спины пега, видны одни заводы. Но Яра редко смотрела на Электросталь сверху. Чаще добиралась на электричке. А сегодня телепортировала, потому что забыла расписание.

Яра материализовалась в полутора метрах над землей, и ей сразу пришлось падать, потому что силы притяжения никто не отменял. Впрочем, Яру это не смущало. Она всегда телепортировала с запасом, потому что лучше чуть-чуть свалиться, чем чуть-чуть застрять.

Дом, возле которого она находилась, за десять лет почти не изменился. Разве что для утепления его заковали в псевдомраморный доспех на уголках и каркасах. А в остальном все то же. Те же надписи на железной двери подъезда, тот же медлительный, уставший лифт, который, доставив человека на этаж, долго испытывает его терпение, прежде чем открыть двери. Яра поднялась на шестой этаж и пальцем ткнула в знакомый звонок.

Ей открыла БаКла – бабушка Клава – широкая и очень бодрая, в канареечном халате и зеленых мягких тапках. БаКла стояла на пороге и, не пуская Яру в квартиру, внимательно всматривалась в ее лоб.

– Как ты себя чувствуешь? Голова больше не болит?

– Нет! – торопливо ответила Яра.