Мост в чужую мечту

– Он… погиб два года назад. Вытаскивал у задыхавшейся гиелы из горла катушку с нитками и – случайно укололся о глазной зуб. В гроб не входил – так распух… Так вот он утверждал, что всякий подросший кобель гиелы хоть раз попытается стать вожаком стаи. Тестовый такой наглеж. Тут надо четко поймать момент, или будет поздно. Мой друг в такие минуты кусал гиелу за ухо… Неслабо так кусал. Для гиелы это знак, что у стаи уже есть вожак!

Рина подумала, что и сам Гамов пытается сделать то же: построить Сашку и показать ему, кто тут вожак. Хорошо хоть за уши не кусает, честь ему и хвала! В том, как Гамов вел себя с Сашкой, Рина улавливала дразнящую агрессию по кошачьему типу. Он явно подстрекал Сашку, чтобы тот вспылил и можно было бы оказаться в положении защищающегося.

Такая чрезмерная психологическая гибкость Рине не нравилась. Ей казалось, что честнее гоняться за человеком с лопатой, чем так хитрить. Гамов, по врожденному дару подстраиваться, мгновенно уловил ее недовольство. Он качнул арбалетом, демонстрируя, что делает Сашке одолжение, и убрал его.

Рина подула на замерзшие руки:

– Тебе не холодно?

Гамов покачал головой. Он был в тонком комбинезоне на молнии, хорошо обрисовывающем его мускулистую и одновременно стройную фигуру. Странно, как в таком комбинезоне можно не замерзнуть в подмосковные минус двадцать да еще на сквозных ветрах.

– Термосерия, – Гамов оттянул на рукаве свой комбинезон. – Абсолютное прилегание. Аккумулирование человеческого тепла. Во всей Москве только три таких комбинезона.

– Почему три?

– Потому что я скупил ВСЕ. И доплатил, чтобы новых в ближайшие четыре месяца не завозили. Ненавижу, когда кто-то одет так же, как я, – с небрежным самодовольством сообщил Гамов.

– Что да, то да! Отличный комбинезон! – согласился Сашка. – Я как-то видел у одного худеющего дяди похожие подштанники. Они насасывали пот, расширялись и потом его грели. Пробежит по залу кругов двадцать, а потом у него штаны булькают.

Рина засмеялась. Евгению уточнение не понравилось, тем более что принцип сохранения тепла Сашка, видимо, угадал верно. Ощутив, что хозяин недоволен, Аль оторвался от кости и вопросительно уставился на Сашку. Он как бы спрашивал: «Хочешь, я его быстренько убью и ты не будешь огорчаться?»

– Привяжи свою гиелу! – резко потребовала у Гамова Рина.

– Зачем?

– Я ее боюсь!

– Ты не боишься Аля! Будем называть вещи своими именами: ты боишься за товарища шныря, – намеренно коверкая слово, ехидно сказал Гамов.

Все же он достал стальную цепочку, казавшуюся опасно тонкой, отвел Аля ниже по склону и пристегнул к рябине. Сашка пораженно наблюдал, с какой небрежностью Гамов тащит за загривок взрослую, бугрящуюся мышцами гиелу. Если Аль и упирался, то лишь потому, что кость осталась на снегу.

– Теперь довольна? – поинтересовался Гамов.

Рина заверила, что да. Ей было неуютно. Ситуация, когда ее делят двое мужчин, происходила с ней впервые в жизни. Она не обладала ни конфетной внешностью, ни губками бантиком, ни способностью кокетливо опускать глазки, жалобно спрашивая: «Васечка, ты же такой умный! А кто такой тангенс? Это вообще какого народа фамилия?»

В классе ее считали дикой и шарахнутой. Ходит с ножом, вечно подранная кошками, смотрит умными глазами, учителям не хамит, но и не заискивает. На уроках читает на телефоне, пряча его в учебниках, а из музыкальных групп уважает только какого-то Стравинского. Ну кто о нем слышал? Небось какая-нибудь попса!

– В прошлый раз ты у меня кое-что забыла! – Гамов сунул руку в карман.

Рина узнала свои перчатки – красные, с дыркой на безымянном пальце левой руки. Рина медлила их взять, и Гамов, пожав плечами, уронил их в сугроб.

– Это твои? – удивленно спросил Сашка.

– Э-э. Нет, – по инерции выпалила Рина.

– А чьи?

– Мамасины. Видишь дырку на пальце? Это оттого, что она вечно заталкивает туда мелочь.

Сашка моргнул.

– Так они твои или Мамаси?

– Изначально Мамаси, но забыла я.

Сашка наморщил лоб. Он ощущал, что они входят в область женской правды, когда все по отдельности вроде бы не ложь, но глобально картинка не складывается.

– Все равно не понимаю. Ты завираешься! – произнес он с досадой.

Рина вспыхнула. Гамов решил, что это подходящий повод, чтобы за нее вступиться.

– Эй! Может, ты перестанешь ее доставать? – с угрозой спросил он у Сашки. – Не волнуйся, детка! Он сейчас замолчит! Я воздействую на важнейшие энергетические точки: дзи, чжу и дзяо!

Гамов потянул палец к центру груди Сашки, чтобы повторить с ним то же, что когда-то проделал с берсерком, но внезапно качнулся вперед и растянулся на снегу.

Сашка озабоченно рассматривал кулак. У него была привычка неплотно сжимать пальцы. В перчатках это прокатывало, да там и не сожмешь плотно, а вот на улице можно серьезно травмироваться. В конце концов, наша рука тонкий и мыслящий инструмент. Она конструктивно не приспособлена, чтобы ее использовали как нокаутирующую кувалду.

Рина была поражена. Она считала, что у Сашки нет шансов. Он моложе Гамова, легче, не летал на гиеле, не стрелял с двух рук из арбалета. А тут Сашка стоит, а Гамов лежит и не двигается.