Мост в чужую мечту

– В четырнадцать ноль-ноль был обед! – резким голосом доложила сиделка.

– Я не сомневаюсь, что у вас был обед. И что он до сих пор не прекращается, – Долбушин неприязненно втянул ноздрями колбасный запах. – Она ела что-нибудь?

– Так точно! – глаза сиделки таращились не моргая, как две пуговицы.

Долбушин подошел к девушке и остановился рядом. Она все так же смотрела в окно. Тогда он ладонями повернул к себе ее голову. Девушка повиновалась.

– Здравствуй, Эля! – сказал Долбушин.

Девушка не ответила. Взгляд ее не изменился. Эля больше не умирала, но ничему не радовалась. Была как растение. Часами могла смотреть в одну точку. Кормить ее надо было с ложки, и то она часто не глотала. Эля все забыла, потеряла все навыки, разучилась говорить.

Долбушин буравил Элю таким же взглядом, как до этого елку. Первоначально он забрал ее из больницы потому, что не доверял Белдо и Тиллю. Хотел держать руку на пульсе.

То, что Эля очнулась, начала сама дышать, и они смогли отказаться от системы, стало для Долбушина полной неожиданностью. Впрочем, аппарат до сих пор стоял в углу. Мало ли. Если раньше за девчонкой приглядывал один Тлен, то теперь Тилль подсунул свою сиделку. Долбушин принял ее, понимая, что подозрительный мясник не уймется. Не пусти ее, и вокруг дома толпами начнут шастать сантехники в золотых часах, с томагавками в замызганных сумках, а в телефоне все будет стрелять и попискивать.

– Ты меня слышишь? Эй! – повторил Долбушин.

Слышит она или нет, определить невозможно – хотя на громкие и резкие звуки Эля реагировала. На главу форта смотрели пустые глаза, в которых он видел только свое раздраженное длинное лицо.

Долбушин хотел уйти, но внезапно девушка скривилась от боли, схватившись за щеку, до которой он случайно дотронулся. У нее на щеке глава форта заметил расплывшееся фиолетовое пятно и гневно повернулся к сиделке:

– Это еще откуда?

– С кровати упала! Это она сейчас спокойная, а то вертится как юла, – без смущения отозвалась та.

Долбушин недоверчиво прищурился. Засучив Эле широкие рукава пижамы, он внимательно оглядел ее руки. На правой, чуть ниже заклеенного пластырем следа от капельницы, он обнаружил синие следы пальцев.

– Это тоже с кровати? – спросил он у сиделки и вдруг без предупреждения вскинул к волосам правую руку. Эля отшатнулась. Зрачки у нее расширились от ужаса. Она определенно знала, что следует за замахом.

Долбушин поднял зонт и, его изгибом зацепив сиделку за шею, притянул к себе.

– Вы ее бьете! – спокойно произнес он.

– Никого я не бью! Отпустите меня! – крикнула сиделка испуганно.

– Вы ее бьете! – повторил Долбушин. – Признайтесь, и я вас отпущу!

Бульдожье лицо сиделки побагровело. Глаза налились кровью. Зонт причинял ей боль.

– А как тут сдержишься? Она ничего не соображает! Кормишь, а она кусается! Только переодела ее, а она вся изгваздалась… – злым голосом крикнула сиделка.

Долбушин спокойно убрал зонт.

– Это я и желал услышать! На сборы у вас пять минут. Через шесть минут мой телохранитель вас застрелит.

– Но Ингвар Бориславич приказал…

– С вашим хозяином я разберусь сам. Вам же в разговоре с ним не советую сильно искажать факты. И вообще лучше не попадайтесь ему на глаза… Ингвар не бьет женщин, он их убивает. Поспешите! Минута уже прошла!

Долбушин отвернулся. Негодующе бормоча, сиделка торопливо хватала вещи. Долбушин лично проводил ее до дверей. Когда он вернулся, Тлен вертелся возле девушки, жадно приглядываясь к ее лицу.

– А тебе что здесь надо? – спросил Долбушин.

– Мысли, много мыслей… Вы ее взволновали! Я смог проникнуть к ней в сознание! – возбужденно крикнул Тлен.

На миг Долбушину захотелось проломить Тлену голову ручкой зонта. Чтобы она треснула, как переспелая тыква, до самого пластыря.

– И?.. – спросил он любезно.

– Я сумел разобрать… она рассказала про змейку девушке… которую знала раньше… Это произошло в лифте… Я вижу лифт, скорее всего больничный…

– О чем они беседовали?

– Не знаю. Слов не слышу. Только образы.

– Опиши девушку, с которой она говорила!

– Совсем юная. Тонкая. Скорее всего, шнырка первого года, хотя и без куртки.

Долбушин подошел к двери и, зачем-то выглянув, тщательно прикрыл ее. Затем вернулся к Тлену.

– Откуда ты знаешь, что шнырка? И почему первого года? – спросил он с кривоватой улыбкой.

– Шнырка, потому что у нее нерпь. А первого года – из-за возраста. Средние шныры обычно старше. И вид у них более залихватский.

В голосе Тлена скользнула тоска. Он, когда вылетел, был именно средним шныром.

– Как она выглядит? Точнее! – потребовал Долбушин.

– Точнее пока не могу… Минуту!

Тлен подскочил к сидевшей на кровати Эле, опустился на четвереньки и снизу вверх, как собачка, заглянул ей в глаза. Что он увидел там, непонятно, но, видимо, не одно свое отражение. Очень смущенный, Тлен медленно встал и стал отряхивать колени, на которых было самое большее несколько пылинок.

– Ну?.. – нетерпеливо потребовал Долбушин. – Что за девушка?