Мост в чужую мечту

– Для меня важно. Я не ночной бомбила, чтобы лететь, куда мне ткнут пальцем, – заметил он.

Впервые Ринино упрямство встретило уверенное сопротивление. Скрестив ноги, она уселась на ковер и, забрав у Гамова банку с икрой, стала есть ее пальцем.

– Возьми сосиску! – любезно угостил Гамов.

– На обкусанные сосиски у меня аллергия… И вообще, ты в курсе, что если сосиски закрутились винтом, они переварены?

Гамов смущенно улыбнулся. Его кулинарные таланты начинались между полками супермаркета и заканчивались у его же касс. Рина с вызовом доела икру и забросила банку в камин, наблюдая, как она темнеет. Так они просидели минут десять. Гамов натянул на глаза колпачок Санты и сделал вид, что дремлет.

– Тот человек в снегу, которого убил эльб… – неуверенно начала Рина.

– Уточкин! – подсказал Гамов.

– …знал меня раньше, до ШНыра… И не только меня, Элю тоже. Он сказал мне, что мой отец – ГАЙ, – с усилием выговорила Рина.

Она ожидала чего угодно, кроме того, что последовало. Гамов лишь вежливо моргнул.

– Прости, конечно, Рина, но… У Гая нет детей.

Женская реакция всегда строго противоположна ожидаемой. Если до этого Рина стыдилась, называя Гая своим отцом, то теперь рассердилась на Гамова, что он ей не поверил.

– Ты так близко знаешь Гая, что тебе известны все его тайны?

Гамов вытянул ноги поближе к огню.

– Нет, не близко. Но я давно в организации и кое-что усвоил. Человек с его степенью близости к опекунам детей иметь не может. Гай, по сути, не мужчина, а бессмертная мумия. Я подозреваю, если бы эльбы оставили Гая без защиты… ну, полностью… он рассыпался бы прахом за пару минут. Какие уж тут дети!

– Так, значит, Гай слабый?

– Гай? Ничуть! Мумия не мумия, а может многое. Например, хотя это не афишируется, он сильнее любого из берсерков Тилля. Его тело не боится ядов, быстро залечивает раны, у него ослаблено ощущение боли… Но вот дети! Вынужден тебя разочаровать: ты не его дочь. Уточкин тебя обманул.

Рина слушала Гамова, ощущая, как рот помимо ее воли растягивает счастливейшая улыбка. Трехбуквенная комбинация «Гай» не имела к ней никакого отношения! Какое облегчение!

– Но зачем? Какой смысл Уточкину меня обманывать? Он знал, что умрет.

– А что, перед смертью говорят всегда правду? Меньше смотри английские фильмы. Британцы обожают этот сюжетный ход. Уточкин солгал, но вот почему? Укус змеи из гроба? Последняя подлость? Попытка отомстить тебе, а заодно и нам всем?

– Но откуда тогда воспоминания, которые никуда не вписываются? О кофте, которой у меня никогда не было? Собака, которой я не помню? Фотография Мамаси у девушки из Склифа? А огромная квартира? Такой квартиры у простых людей не бывает…

– Ну мало ли! – сказал Гамов, утешая ее. – В сущности, в больших квартирах нет ничего необычного. Один друг моего отца скупил в Антверпене три верхних этажа в старинных домах по соседству и соединил их мостиками. Два мостика. Один в сорок метров, другой в сто десять. Хотел еще запустить дирижабль, но ему не позволили. Мелкие, узкие люди! Ну что плохого в том, что печальный человек в пижаме летит на дирижабле в ванную комнату… Кстати, приличная ванная у него действительно только одна! В этих старых районах ужасно скверно с водопроводными делами.

Рина слушала Гамова, думая о другом.

– У моего отца – шрам на левой ладони. С внешней стороны… Идет вот так… – она провела ногтем по руке, прочертив тонкую белую полоску.

– Шрам ты помнишь. А лицо?

Рина мотнула головой:

– Лицо затерто. Затирал, наверное, тот же Уточкин. А руку не тронул.

– Ну это понятно. Так глубоко в сознание он не полез… Хорошо! Летим!

– Куда? К Гаю? – спросила Рина.

Гамов не ответил. Он не спеша облачился в тесный, как для подводной охоты, комбинезон и такую же куртку с тяжелой молнией, идущей под самый капюшон. Единственное, с чем не стал расставаться – с шапочкой Санты. Деловито осмотрел седло, остался недоволен старой подпругой и перестегнул другую. Снял со стены тяжелый арбалет, зарядил и на ремне перекинул через спину.

– Отрада моей старости! – сказал он с нежностью. – Дульная энергия 400 джоулей. У пистолета Макарова, к слову сказать, триста сорок, у лука – пятьдесят, а у китайских магазинных, которые так любят телохранители Гая, не больше девяноста! Правда, они скорострельны, вот в чем плюс.

Другой арбалет со стены он протянул Рине. Рина мельком подумала, что, судя по тому, что Гамов поделился, отрадой его старости этот арбалет не является.

– У меня шнеппер! – сказала она.

Гамов замялся, подбирая вежливое слово.

– Шнеппер – это так… для самоуспокоения… В общем, он хорош, если бегаешь по этажам недостроенного дома и пытаешься запнуфить товарища за Полярный круг. Но стоит товарищу отойти на пятьдесят шагов – и он может спокойно шпиговать тебя арбалетными болтами без всякой угрозы получить сдачи.

Рина взяла арбалет. Он был меньше гамовского и позволял стрелять с одной руки, без упора. Правда, для шныра он был бы бесполезен. На двушку с таким не сунешься. Двушка не уважает ни композитных полимеров, ни нейлона, армированного стекловолокном.

– Мы к Гаю?