Мост в неизвестность

Каждый из них когда-то был могущественным чернокнижником, который пал жертвой магии Госпожи. Взятые никогда не забывали, кем и чем они были, но противопоставить Госпоже им было нечего. Они были прокляты на веки вечные.

От этого последнего разило чудовищным отчаянием и ненавистью к самому себе.

Крик стих.

– Бело, бело, выходите смело! – пропел Одноглазый.

– Должно быть, это кто-то из новых, – заметил Ильмо.

Одноглазый закивал так энергично, что с него слетела его дурацкая чёрная шляпа.

– Она летела не по наши души, – сказал я.

-Она?

– Мне так показалось. Это не важно. Взятый есть Взятый. Ильмо, мы достаточно далеко забрались.

Я отвык долго топать на своих двоих. И чем дальше мы уходили, тем дальше мне придется тащиться обратно, причем в гору.

– Мы останемся здесь и начнем приводить дорогу в порядок, пока ждем.

Резчик и Зеб промолчали, в отличие от Одноглазого. Ильмо остался равнодушен – Одноглазый всегда на что-нибудь жалуется.

Несколько всадников догнали нас на следующее утро. Они доложили, что Отряд снова на марше, и враг пока об этом не знает.

Ильмо приказал им сменить нас на ремонте дороги. Подразумевалось, что он со своей чудо-командой отправится дальше в поисках возможных помех. Уебок.

Сопровождавшие нас вороны больше не появились. Даже карканья не было слышно.

В безоблачном небе висела почти полная луна. Над нами снова пролетел стенающий Взятый. Мы не видели его, но ощущали достаточно четко. Снова заснуть я не смог. Мне мерещились скользившие в лунном свете призраки. Я слышал, как подкрадывается нечто незримое. Кажется, в мою голову просочилось больше, чем просто крик того Взятого – тень чего-то зловещего висела в воздухе.

На следующее утро мы нашли еще один маленький мост. Он соединял крутые берега бурного ручья, шириной не больше ярда. Одна грубо выструганная доска, которую совсем недавно заменили, даже не успела потемнеть. Вскоре мы почувствовали запах дыма. Много дыма, древесина и какой-то запах с ноткой серы.

– Впереди деревня, – предположил я.

Резчик вызвался пойти проверить. Вместо этого Ильмо послал Одноглазого. Одноглазый мог стать невидимым. А ещё он мог вселяться в животных и птиц, чтобы подглядывать и подслушивать, если у него было достаточно времени их подготовить. Стояло полное безветрие. Пока он отсутствовал, на деревьях даже листик не шелохнулся – что объясняло висевший вокруг дым.

Вернувшись, Одноглазый доложил:

– По долине разбросано около сотни домов. В центре земляная насыпь с деревянной крепостью, вокруг городишко. Там, где дорога выходит из леса, сторожевой пост из бревен. Он пустой. Люди все в поле, но они не работают. Они что-то высматривают в небе.

Фермерская община в горах? Вряд ли.

– Может, они какие чокнутые сектанты, – предположил Резчик.

Расчищенная поляна была в милю шириной и в несколько миль длиной. Дорога начиналась с северного края и шла по открытой местности вдоль небольшой речки. Реку в трех местах перегораживали дамбы, образуя одну большую и две маленькие запруды. На большой по обоим берегам стояли водяные мельницы – одна явно для муки, а вторая – неизвестно для чего. Как и говорил Одноглазый, наш путь преграждал сторожевой пост.

Ильмо кивнул в сторону деревьев:

– Там, в лесу. Отвалы пустой породы.

Ему виднее. Кажется, наш сержант сбежал с каких-то шахт, когда ему было тринадцать. Хотя, мы все лжем, говоря о своем прошлом.

Одноглазый был прав насчет людей. Их что-то беспокоило.

– Давайте-ка не будем афишировать своё присутствие, – сказал Ильмо.

Мы стали караулить по очереди.

Было полнолуние. Я стоял на часах. Резчик должен было сменить меня. В неверном свете луны я был готов шарахнуться от собственной тени и ойкнул, как девчонка, когда появился Резчик.

– Проклятье! Обязательно было так подкрадываться?

– Да.

Ну конечно.

– На закате местные отправили на сторожевой пост четверых подростков. Я подслушал и узнал две вещи. Мальчишки вообще по сторонам не смотрят и говорят на языке, из которого я ни слова не понимаю.

Я прошептал:

– Ну если только детки не решат выйти погулять, нам... Черт!

Взятый приближался. Я упал ничком, прикусил губу, пытаясь перебороть ужас. Воплощение всей этой боли и ненависти пронеслось в пятидесяти футах прямо над нами, в свете луны.

– Странно, – выдохнул я, когда оно скрылось из вида. – Я не заметил ковра, только много развевающихся тряпок.

Возможно, они были алого цвета. В лунном свете сложно различить цвета.

– Он был без ковра, – согласился Резчик. Взятые обычно летают на коврах.

Ленты ткани захлопали в восходящих потоках воздуха, как черные языки взметнувшегося пламени, когда в свете луны нечто приземлилось на крышу крепости.

Мальчишки на сторожевом посту завизжали.

– Кажется, они знают что-то, что им совсем не нравится, – прошептал я.

Из долины донеслись крики.

– Подозрительно все это.

Ночь изрыгнула дрожащего Одноглазого. Он ничего не сказал. Впрочем, слова были не нужны. Внизу происходило что-то пакостное.