Мосты

Армейских привычек из человека не выбьешь, хоть кол на голове теши. Наш бедный приятель привык просыпаться ни свет ни заря и чего только не делал, чтобы спать безмятежно, как мы… Но военная дисциплина висела над ним как проклятье.

Около полуночи он иногда переносил свою койку в полутемный чулан с единственным окном. Окно занавешивал наглухо. Брюки складывал под матрацем: утром будут как выглаженные. И все же на рассвете бывший солдат королевской гвардии опять гремел посудой на кухне.

— Эй, вы, сони, что так долго дрыхнете!

Мы поворачивались лицом к стене, а он удалялся в сторону Днестра. Помещичий сад тянулся почти на целый километр, а за ним — заросли глухого парка с редкостными деревьями. Их купы зеленели на обрывистом высоком берегу Днестра.

Он купался, плавал. Потом смотрел, как курэтурские мужики ловят рыбу.

И лишь когда солнце подымалось сажени на три над рекой, мы продирали глаза. Заложив руки за спину, он прогуливался по саду.

— А еще хвастаетесь, что мужики! Спите, как бухарестские пижоны. Так вы никогда не увидите восхода солнца.

Недели две мы пожили вольготной жизнью, пока однажды утром я не застал его в саду, разговаривающим сам с собой. Мне почудилось, что он рехнулся.

Но ничего подобного не произошло.

Дело в том, что накануне мы встретились с группой журналистов из сорокских газет. Наш «сударь» обещал представить им несколько стихотворений. И вот теперь, по утренней прохладе, он муштровал свое вдохновение. Выпевалось пока только начало: «Я тракторист!» Дальше дело не шло. Зато всяческие ругательства в неимоверном количестве слетали с его уст.

— Что, сударь, красивый сад?

— Красивый.

— Шаль мне с ним расставаться.

— А что случилось?

— Кажется, переберусь в Сороки… в газету… Понимаешь, даже на папиросы денег не хватает.

— Но прости…

— Что тебе угодно?

— Познакомимся наконец…

— Честь имею… Гылкэ.

— Э-э-э…

— Что, не слышал такой фамилии?

— А я — Фрунзэ…

— Слушай, хочешь купить мой китель?

— Гм…

— И у тебя денег нет, черт побери!

В Алчедаре много голодранцев. Ни в одном другом селе не было раньше столько политиканов и богачей. Все они удрали, оставив превосходные, крытые жестью дома, сады с отборными яблоками. На месте остались сущие бедняки, обитатели лачуг, которые, конечно, не могли купить у Гылкэ китель.

— Слушай, Фэникэ! — подбежал к Гылкэ его двоюродный брат. — Иди скорей, отец приехал.

— Ну и что с того… У тебя, Фрунзэ, право на какую долю земли?

— У меня? Точно не скажу…

— А сколько у вас детей?

— Два брата…

— Стало быть, тебе пятьдесят процентов. Мне только двадцать пять.

— Почему так?

— Видишь ли, мой дядюшка убил мою мать…

— За что?

— За то, что родила меня вне брака… По закону о наследстве меня приравнивают к брату дядюшки… Поэтому мне всего двадцать пять процентов… Ничего не пойму, сударь, сплошная бестолковщина. Двоюродный мой братец не может решить задачи для четвертого класса. Будет калечить детей… Будь моя воля, я бы сжег Алчедар.

— Чем же село виновато?

— Виновато! Даже очень. Кроме всех этих чиновников и кулаков, почти в каждой семье был учитель. А в некоторых по два… Село считалось состоятельным. Не одни здесь плевелы были, пшеница — тоже… Зачем же удрали педагоги? Чтобы мой двоюродный братец и другие, ему подобные, калечили деревенских детей? Да, конечно. Тут есть свой смысл… Село, что за все прошлые годы дало сто учителей, теперь готовит целую тысячу… и так далее!..

Фэникэ Гылкэ вошел в дом, вынул из сундучка сапожную щетку и стал чистить ботинки.

— На, почисть! Чтоб ни пылинки! А то какие из вас учителя!

Он протянул щетку двоюродному брату. Но, конечно, и меня имел в виду.

— Знаешь, Фэникэ, наша буренка отелилась.

— В добрый час… Поздравляю тебя с наследником.

— Теленок со звездочкой на лбу…

— Слушай, если не достанешь у отца немного денег, пусть сам приезжает и решает тебе задачи! Ифтоди как закатит тебе двойку в журнал, запоешь Лазаря… Живо отправишься домой пасти своего теленка. А я уберусь в Сороки, в газету… Разве это жизнь? Даже на папиросы денег нет.

Обстоятельства складывались скверно. Волей-неволей двоюродному брату королевского лейб-гвардейца пришлось топать домой и клянчить рубли. Одному ему ведомо, чего это стоило… Во всяком случае, вернулся он с деньгами.

— Что, отец твой спал?

— Нет, не спал.

— Странно, как же он расщедрился?

— Я сказал, что в училище надо…

— За находчивость ты заслужил комнату в помещичьих покоях.

— Не надо…

— Нет, надо. Сколько вы будете валяться в кухне? В этом селе полно пустых домов.

— Ночью выпадет роса… А утром мы ходим в сад за яблоками… Ноги пачкаем. В росе… в грязи…

— Экий ты ушлый… Ничего… Я из тебя наставника сделаю!

Я догадывался, почему Фэникэ непременно хотел перевести меня и своего братца в помещичьи покои. Сам он в гвардии его величества отработал немало нарядов, начистил офицерам не одну пару сапог. Теперь ему хотелось помуштровать родственника и меня. Заставить нас мыть полы. Что ж, интересно, как это у него получится!

2