Читаем Мотель «Парадиз» полностью

Следующей ночью я спал так крепко, что Хелен пришлось будить меня, чтобы я подошел к телефону в кабинете рядом со спальней. Было около двенадцати. Мне как раз снился странный сон, где я был на вечеринке у каких-то друзей, но никто из них, похоже, не знал, кто я такой. А если я пытался заговаривать с ними, спрашивать, в чем дело, то не слышал собственного голоса.

Я проковылял в кабинет, все еще не проснувшись. Я смутно видел, что сейчас – темная ночь и должно быть, шел дождь; время от времени с улицы доносился шелест проезжающих машин. Я поднял трубку.

– Алло?

Какое облегчение. Я слышал свой голос. Тот сон кончился.

– Эзра, извини, что беспокою тебя. Это Доналд Кромарти.

Мягкий хайлендский говор. Я не удивился, хотя следовало бы. Поэтому пришлось разыграть удивление.

– Кромарти! Как ты?

Некоторое время мы обменивались удаленными любезностями, пока он не добрался до причины своего звонка.

– Это касается четверых Маккензи.

Кого же еще… Я терпеливо ждал продолжения.

– Я нашел человека, который располагает информацией о старшем из них, Захарии. Я от него ничего не смог добиться, но он не врет. Дело верное. Он знает имена всех четверых. Он сказал, что ему велела связаться со мной Изабел Джаггард. Ты вряд ли ее знаешь, но в свое время она была довольно известна. Это все, что он мне сказал. Он сказал, что будет говорить с нами обоими или не будет говорить вообще. Так что дело за тобой. Сможешь вырваться?

2

Самолет зашел на круг над аэропортом в девять утра. Мы провели несколько часов на высоте тридцати тысяч футов, в бесконечной пустыне мыльной пены. Но спускаясь, самолет вдруг оказался в полумраке, под брюхом гигантского чудовища. Своим темным выменем оно вскармливало гладкие зеленые холмы края, расстилавшегося внизу. Мы мягко приземлились и побежали вдоль посадочной полосы, торопясь укрыться от дождя под уютными огнями терминала.

Итак, на сцене, наконец, появляется Доналд Кромарти.

Он встретил меня в зале ожидания. Его было нетрудно заметить. Высокий, сутулый, все лицо в рытвинах, как минное поле, после детских сражений с оспой. Я обратил внимание, что он стал укладывать пряди волос поперек головы, и это ему шло. Вообще все его тело наконец догнало ум, повзрослевший намного раньше. Осторожная улыбка и мягкий голос остались при нем. Я сказал, что рад видеть его спустя столько лет. Мы поболтали немного, и если бы я не заметил новую для меня жесткость в его зеленых глазах, мне, может быть, стало бы комфортнее; может быть, я бы даже почувствовал себя как дома.

3

Мы поехали на восток, к столице, на его старом «мерседесе». Отличная дорога бежала мимо грязных городков, разбросанных по индустриальной пустоши, как два десятка угольков, нанизанных на драгоценную цепочку. За разговором я не заметил, как мы добрались.

Кромарти рассказал мне, как много месяцев назад начал наводить справки о Маккензи. Как я и догадывался, ему не раз пришлось уткнуться в глухую стену: многие архивы выжжены бомбежками во время войны, западные острова обезлюдели, очевидцы испарились без следа. Кроме того, оказалось не так просто найти остров, который подходил бы для истории моего деда, Дэниела Стивенсона.

Но больше всего Кромарти разочаровало полное отсутствие каких-либо письменных свидетельств якобы совершённого преступления. Трудно поверить, чтобы пресса могла быть настолько осмотрительной. Он проверил всех возможных Маккензи. Опираясь на мои слова, он предположил, что Захария, с его записными книжками и наклонностями рассказчика, мог даже в конце концов попробовать себя в литературе. Кромарти изучил биографии примерно пятисот сочинителей по фамилии Маккензи – и все напрасно.

Перелом наступил, когда ему пришло в голову опробовать средство, от которого у него самого сводило зубы. Он за свой счет поместил в «Северные Новости» объявление, где без обиняков просил сообщить любую информацию о семейном преступлении, совершенном где-то на островах в самом начале века врачом по фамилии Маккензи; четверых детей звали Амос, Рахиль, Эсфирь и Захария.

На следующий день Кромарти позвонил человек и спросил, чем вызван его интерес. Кромарти рассказал ему обо мне. Человек сказал, что его друг Изабел Джаггард рекомендовала ему предложить помощь, но он опасается неприятностей с законом, и поэтому требует полной конфиденциальности. Кромарти знал, кто такая Изабел Джаггард; он дал ему слово и договорился о встрече, куда мы как раз и направлялись.

В свою очередь я рассказал Кромарти о своем путешествии на юг, о том, как обнаружил Эсфирь Маккензи и о своей уверенности в том, что она, Амос и Рахиль и есть патагонские Маккензи.

Когда я закончил, Кромарти покачал головой. Он никогда не сталкивался с такой чередой событий, с таким количеством странных связей и совпадений.

Перейти на страницу:

Все книги серии Книга, о которой говорят

Тайна Шампольона
Тайна Шампольона

Отчего Бонапарт так отчаянно жаждал расшифровать древнеегипетскую письменность? Почему так тернист оказался путь Жана Франсуа Шампольона, юного гения, которому удалось разгадать тайну иероглифов? Какого открытия не дождался великий полководец и отчего умер дешифровщик? Что было ведомо египетским фараонам и навеки утеряно?Два математика и востоковед — преданный соратник Наполеона Морган де Спаг, свободолюбец и фрондер Орфей Форжюри и издатель Фэрос-Ж. Ле Жансем — отправляются с Наполеоном в Египет на поиски души и сути этой таинственной страны. Ученых терзают вопросы — и полвека все трое по крупицам собирают улики, дабы разгадать тайну Наполеона, тайну Шампольона и тайну фараонов. Последний из них узнает истину на смертном одре — и эта истина перевернет жизни тех, кто уже умер, приближается к смерти или будет жить вечно.

Жан-Мишель Риу

Исторический детектив / Исторические детективы / Детективы
Ангелика
Ангелика

1880-е, Лондон. Дом Бартонов на грани коллапса. Хрупкой и впечатлительной Констанс Бартон видится призрак, посягающий на ее дочь. Бывшему военному врачу, недоучившемуся медику Джозефу Бартону видится своеволие и нарастающее безумие жены, коя потакает собственной истеричности. Четырехлетней Ангелике видятся детские фантазии, непостижимость и простота взрослых. Итак, что за фантом угрожает невинному ребенку?Историю о привидении в доме Бартонов рассказывают — каждый по-своему — четыре персонажа этой страшной сказки. И, тем не менее, трагедия неизъяснима, а все те, кто безнадежно запутался в этом повседневном непостижимом кошмаре, обречен искать ответы в одиночестве. Вивисекция, спиритуализм, зарождение психоанализа, «семейные ценности» в викторианском изводе и, наконец, безнадежные поиски истины — в гипнотическом романе Артура Филлипса «Ангелика» не будет прямых ответов, не будет однозначной разгадки и не обещается истина, если эту истину не найдет читатель. И даже тогда разгадка отнюдь не абсолютна.

Артур Филлипс , Ольга Гучкова

Фантастика / Самиздат, сетевая литература / Ужасы / Ужасы и мистика / Любовно-фантастические романы / Романы

Похожие книги

Сочинения
Сочинения

Иммануил Кант – самый влиятельный философ Европы, создатель грандиозной метафизической системы, основоположник немецкой классической философии.Книга содержит три фундаментальные работы Канта, затрагивающие философскую, эстетическую и нравственную проблематику.В «Критике способности суждения» Кант разрабатывает вопросы, посвященные сущности искусства, исследует темы прекрасного и возвышенного, изучает феномен творческой деятельности.«Критика чистого разума» является основополагающей работой Канта, ставшей поворотным событием в истории философской мысли.Труд «Основы метафизики нравственности» включает исследование, посвященное основным вопросам этики.Знакомство с наследием Канта является общеобязательным для людей, осваивающих гуманитарные, обществоведческие и технические специальности.

Иммануил Кант

Философия / Проза / Классическая проза ХIX века / Русская классическая проза / Прочая справочная литература / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза