Мотель «Ваш рай»

– И ещё одно: ночью в коридоре включается дежурный свет. Он реагирует на движение, – в очередной раз вернулся в номер администратор. – Да, и если что, на стене возле кровати – красная кнопка, если успеете нажать, будете жить, – снова странновато пошутил Харон, но Грише было не до шуток. «Не успею!» – плюнув на приличия, он кинулся к унитазу.

С этой поры всё ближнее время Григорий провел в туалете, каждые пару-тройку минут содрогаясь от внушительной порции жидкого стула, льющегося из него всякий раз, когда он опускался на унитаз. Сколько это продолжалось – час, полтора или несколько часов подряд, он не мог сказать. Болезненное раздражение постепенно сменилось тупой апатией, которая, в свою очередь, переросла в непроходимую усталость. В минуту просветления Гриша почувствовал, что зло-насилие закончилось. На последнем издыхании он дополз до кровати с заправленным по-солдатски синим застиранным одеялом. Перед глазами поплыло, и он забылся в тяжком сне, будто свалился в пропасть беспамятства.

Временами он приходил в себя, тревожно вскидывался, недоуменно оглядывался по сторонам, пытаясь вспомнить, где он и что с ним происходит, но видел обок себя лишь жуткие серые стены и не менее жуткие темно-зелёные плюшевые шторы, чужие, как и он сам, в неприглядном, практически нищенском интерьере мотеля.

В иной раз в его воспаленном мозгу, как цветные картинки, проносились человеческие лица: живых одноклассников, почивших родителей, соседей по дому, случайных знакомых и вовсе незнакомых ему людей, а в узком смотровом окошке то зажигался, то гас свет. Тогда Гриша думал, что уже простился с жизнью, что больше не вернётся назад, но муки его длились бесконечно, будто ещё при жизни он попал в ад.

Однажды ему показалось, что в комнате он не один, и вроде даже фруктами запахло. «Леночка!» – позвал Григорий, но тщетно. Вспомнил, как тридцать лет назад его судьбу решили яблоки…

Вдвоём в пустом зале автостанции он и незнакомая девушка пробыли ровно минуту, но этого хватило, чтобы понять, что они отдельно от остального мира, что они в своём, независимом от других месте и времени, и этого уже не изменить. А потом… А потом было свидание – в тот же вечер. И были румяные яблоки на снегу.

Дома, едва поздоровавшись, Гриша спросил отца:

– Пап, твой «Москвич» на ходу? Он заправлен? Можно его взять?

– Конечно. Ты куда летишь, минуту, как приехал? Отдохни, поешь. Мама скоро с работы придёт.

– Потом поем – у меня свидание! – схватил он лежащее на столе яблоко. – Тогда я все возьму?! – сгреб фрукты в авоську.

– Бери, – хмыкнул отец удивлённо.

По дороге к Елене Григорий заехал к беседке возле совхозных прудов – читал однажды, как парень яблоки на березе развешивал, чтобы девушку удивить, решил и себе повторить. Правда, привязывать не стал – просто разложил вдоль тропинки под деревьями, а потом привёз туда Леночку. Результат превзошёл все его ожидания: в глазах Елены было столько восторга, столько неподдельного восхищения, что Гриша слова не мог сказать – молча собирал вместе с ней яблоки на снегу. Ещё через месяц он сделал девушке предложение…

Воспоминания немного развеяли опутавший его мозг дурман, однако боль по-прежнему осталась. Всё ещё находясь в полуобморочном состоянии, Григорий расслышал возле себя подозрительный шорох. Он сделал попытку подняться, но слабость не дала, только и сумел, что зарыться под одеяло, свернуться калачиком и притвориться спящим. Следующие несколько минут Григорий прислушивался к звукам в комнате – тишина. Тогда, затаив дыхание, он осторожно приоткрыл глаза и тут же отпрянул, вжался в кровать – просто над ним появилась расплывшаяся в улыбке самодовольная женская физиономия.

– Приплыли, голубчик? А ведь не верили! Кто же нам после этого враг? – язвительно спросила Деметра. – О, таки верили, если температуру мерили! Сколько у нас натикало? Нормально всё – тридцать семь и пять.

Гриша с трудом вспомнил, как в бреду заметил в ванной возле зеркала градусник, встряхнул машинально и сунул подмышку, что было дальше, запамятовал. В надежде, что женщина уйдёт, он сделал вид, что её не слышит, но та уходить не торопилась.

– Портки не надо менять? – откровенно издевательски принюхалась она, наигранно прикрывая нос обеими руками. – Фу, какое едкое амбре! Как в чуланах храма Артемиды!

«Запах! Так вот откуда она узнала о моем состоянии! Теперь её точно не выгонишь», – и себе удручённо принюхался Григорий, но напрасно – нюх у него, как и прежде, отсутствовал. Упоминание ещё одной мифической богини он воспринял без эмоций.

Заметив, что у Гриши испортилось настроение, женщина засобиралась.

– Вы чего напуганный такой, мужчина? Просто ужас! Взвинченный весь, дерганный, будто потерянный! Ау-у, вы слышите меня, мужчина?

Григорию показалось, что последние слова Деметра Петровна произнесла мужским голосом, но, чтобы не выглядеть глупо, ничего выяснять не стал.

«Точно – потерянный, – согласился он с Деметрой. – Потерянный в вашем рае».