Мотив убийства

Клошар никак на это не отреагировал. Он пристально смотрел на меня и плакал. Он был занят только этим. Он даже перестал вытирать глаза, и слезы текли по его лицу, по щетине, которой было не больше двенадцати часов, и она была седой, затем слезы стекали на его двойной подбородок и исчезали под сорочкой без воротничка. От всего этого мне было тошно.

Через четыре или пять минут, а может быть, два часа, клошар прикоснулся левой рукой к своему лицу. Он ощупал влажные щеки и седую поросль, не спуская с меня своих глаз. Они у него были черными. Белки его черных глаз были налиты кровью. Должно быть, он плакал уже давно.

Он наклонился немного вперед, протянул левую руку и открыл отделение в спинке переднего сиденья, рядом с маленьким телевизором. Достал бритву на батарейках и включил ее. Побрился, продолжая не спускать с меня глаз. Во время бритья он всячески гримасничал, вытягивая шею, чтобы натянуть кожу, и так же упорно смотрел на меня и упорно плакал, молча, обильно.

Закончив бриться, он убрал бритву на место, и мне показалось, что он впервые опустил веки. Его маленький пухлый рот задергался; он что-то сказал, но я ничего не понял. После этого клошар обмяк. Он потерял ко мне всякий интерес и больше не смотрел на меня. Дверца каким-то образом открылась. Шофер «мерседеса» сделал мне красноречивый жест дулом «беретты». Я вышел из машины и зажмурил глаза от дневного света. Интересно знать, сколько времени я провел в потемках.

Прежде чем Черные Очки закрыл дверцу, я увидел, что клошар включает телевизор. Он по-прежнему плакал. Затем дверца закрылась, «мерседес» тронулся и, проехав аллею, скрылся из вида.

– Вы вернетесь домой пешком, – сказал мне Черные Очки.

Его приятель бросил на землю мои часы, ключи и шариковую ручку. Черные Очки, его приятель и шофер сели в «торнадо» и уехали. Я запомнил номера обеих машин. Номера были французскими. Неожиданно я вздрогнул от шума турбины вертолета, пролетевшего над деревьями и чуть не лишившего меня барабанных перепонок. Я наклонился, собрал свои вещи и пошел пешком, как мне сказал Черные Очки. Было пять часов вечера.

Глава 9

Я доехал на автобусе до Со. Затем сел на электричку, сделал пересадку на Данфер и приехал домой на метро, растворившись в толпе усталых и грубых трудящихся. На улицах машины ехали черепашьим шагом вплотную друг к другу, и атмосфера была удушливой. Погода переменилась к лучшему, но было очень душно. Наконец я добрался до своего дома, и мне удалось осилить пешком четыре этажа. Я подыхал с голоду, но это было тридцать часов тому назад. К счастью, у меня пропал аппетит, потому что, когда я поднялся на свою лестничную клетку, я увидел Коччиоли, стоявшего перед моей дверью. У него был недовольный вид, а лоб был заклеен пластырем.

– Где вы были, Тарпон?

– В лесу.

– Я спрашиваю вас серьезно.

– Я прогуливался по лесу, – вздохнул я. – Вы желаете войти?

Я достал ключи. Он рассвирепел.

– Вы должны находиться дома, чтобы полиция могла в любой момент связаться с вами, – заявил он.

– Я делаю все, что в моих силах, – сказал я. – Что вам мешает установить за мной слежку, так будет надежнее.

Он еще больше рассвирепел, и я подумал, что сейчас он меня разорвет на части, но он все-таки постепенно успокоился.

– Вы плут, Тарпон, – сказал он. – Браво. Пользуйтесь жизнью. Никогда не знаешь, сколько дерьма придется съесть завтра.

Я открыл дверь.

– Когда вы меня вызываете? – спросил я.

– Судья вызовет вас в свое время.

– А! – сказал я. – Так вы проходите?

Он покачал головой и быстрыми шагами направился к лестнице. Я слышал, как он спускается. Я закрыл дверь. Мои окна выходят во двор – жаль, так как мне бы хотелось узнать, из какой машины он за мной следит. Во всяком случае, это не «пежо-404». От нее, по-видимому, мало что осталось. Я протянул руку к телефону, чтобы позвонить Хейману, но, как только дотронулся до аппарата, он зазвонил.

– Месье Тарпон?

– Он самый.

– Здравствуйте, месье Тарпон. С вами говорит Станиславский.

Я спросил, как он поживает. Он сказал, что прекрасно.

– Здесь у меня сидят два господина и ждут вас.

– Я поднимаюсь, – сказал я.

Я быстро достал чемодан из-под канапе-кровати. Дела принимали такой оборот, что я был готов ко всему. Я открыл коробочку из-под драже и вынул из нее мое личное оружие – «браунинг», сделанный в Польше по бельгийской лицензии во время немецкой оккупации. Остается только заплакать: у меня есть разрешение на его хранение, но не на ношение. Я сунул его в карман пиджака и поднялся на пятый этаж.

Дверь открыл Станиславский. Это маленький человек с морщинистым лицом. Очень плохо одет для портного. Но он всегда очень любезен. На свете мало людей, о которых можно так сказать.

Он не выглядел испуганным. Я думал, что в его комнате находится банда убийц, потому что теперь был готов ко всему, как я уже сказал. Поэтому я оттолкнул Станиславского, чтобы войти, держа руку в кармане. В ателье портного я увидел сидящего на скамейке Хеймана и полного молодого человека, вероятно Жерара Сержана.

– А! – произнес я.

– Что с вами, господин Тарпон? – спросил Станиславский.

– Извините меня.